Московский государственный университет печати

Предлагаемое вниманию читателей учебное пособие предназначено прежде всего для аспирантов и студентов, обучающихся в магистратуре. Эти высшие образовательные циклы не обеспечены соответствующей их задачам учебной литературой. На этой стадии обучения необходимо подведение итогов освоения той или иной специальностью, творческое осмысление проблемных результатов - а приходится иметь дело с необозримым пространством тысячелетней истории, на поле которого произрастало бесчисленное множество плодов художественного творчества, зафиксированных во множестве учебных пособий, многотомных историй различных литератур, монографий и статей, справочников и энциклопедий!

Подготовленное авторским коллективом МГУ пособие отличается, во-первых, предельной концентрацией этого фактического материала, что достигается его осмыслением и раскрытием через освещение ключевых вопросов, важнейших идейно-эстетических комплексов - от средневековья до модернизма. Таким образом выполняемая в данном исследовании задача неизбежно приобретает смысл подведения итогов, что совпадает с объективной потребностью, диктуемой переживаемой ныне датой - началом третьего тысячелетия, началом Новой Эры.

Какие, однако, итоги можно подводить, когда речь идет о художественной деятельности, которая отличается от всякой другой тем, что плоды этой деятельности неповторимы, возникают как «разовое» произведение творческой фантазии?! К истории искусства, как известно, не может быть применено понятие прогресса. Изменяется все - само искусство, условия его бытования, общественная его роль, подлинная революция происходит в технике письма и печатания - от гусиного пера до компьютера!

Но набранное компьютером не «лучше» написанного пером - оно просто-напросто совсем иное. Более того, в сфере искусства действует особый оптический эффект, определяемый накоплением жизненного опыта, обогащением и усложнением мировидения, которое проецируется на создания искусства - так, например, Дон Кихот или Гамлет сегодня несоизмеримо более крупные и содержательные фигуры, нежели те, которые предстали в сознании их современников.

Вопрос об итогах усложняется тем, что «разовые» продукты творческой индивидуальности суть воплощенная загадка, которую не дано разгадать, - эта загадка в иррациональности творческого импульса и эстетического результата. Л.Н. Толстой повторял, что искусство начинается с «чуть-чуть», т.е. с чего-то едва уловимого, ускользающего от однозначных определений. Анна Ахматова и вовсе предупреждала - «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...». Шедевры прекрасного - из «сора»!

В этой неразгаданности эстетического заключена исключительная привлекательность искусствоведения, предоставляющего счастливую возможность приобщения к тайне, возможность сотворчества, соучастия в процессе сознания (Толстой: критик - это несостоявшийся писатель).

Однако существует наука, и она не гадает на кофейной гуще, а пользуется понятиями, строгой терминологией, обобщениями, т.е. оперирует не субъективным, а объективным. Как же от субъективного выйти к объективному, к социальному?

Выдающийся психолог Л.С. Выготский доказывал, что «искусство есть социальное в нас... Очень наивно понимать социальное только как коллективное, как наличие множества людей. Социальное и там, где есть только один человек и его личные переживания. И поэтому действие искусства... есть действие социальное». Убедительно критикуя фрейдизм с его пансексуальностью и культом бессознательного, Выготский писал: «Искусство как бессознательное есть только проблема; искусство как социальное есть разрешение бессознательного - вот ее наиболее вероятный ответ».

Для Л.С. Выготского не было сомнений в том, что «социологическое рассмотрение искусства не отменяет эстетического, а, напротив, настежь открывает перед ним двери...».

М.М. Бахтин мысль о «социальном действии» искусства сделал одной из основополагающих идей своей эстетики в соответствии со своим пониманием внутреннего мира человека. Он писал: «Важнейшие акты, конституирующие самосознание, определяются отношением к другому сознанию (к ты). Отрыв, отъединение, замыкание в себе как основная причина потери себя самого. Не то, что происходит внутри, а то, что происходит на границе своего и чужого сознания, на пороге. И все внутреннее не довлеет себе, повернуто вовне, диалогизировано, каждое внутреннее переживание оказывается на границе, встречается с другим, и в этой напряженной встрече - вся его сущность. Это высшая степень социальности (не внешней, не вещной, а внутренней)».

Идея внутреннего диалога как высшей ступени социальности чрезвычайно перспективна. Отсюда для М.М. Бахтина выход к важнейшему пониманию произведения искусства как части «всей культуры эпохи» («литературу нельзя изучать вне целостного контекста культуры»), отсюда понятие «большого времени»: «пытаясь понять и объяснить произведение только из условий его эпохи, - писал Бахтин, - только из условий ближайшего времени, мы никогда не проникнем в его смысловые глубины. Замыкание в эпохе не позволяет понять и будущей жизни произведения в последующих веках, эта жизнь представляется каким-то парадоксом. Произведения разбивают грани своего времени, живут в веках, т.е. в большом времени...».

«Большое время», по Бахтину, - единство «процесса становления культуры человечества», взаимосвязь составляющих элементов в динамике, в непрерывном обогащении созданных духовных ценностей, в обнаружении все новых и новых смыслов. От «внутреннего диалога» - к большой Истории.

Естественная, органическая социологичность искусства - еще одна сторона привлекательности для исследователя. Всякое знание специализировано и ограничено рамками предмета. Лишь искусство являет собой некий универсум, сосредоточивающий в себе бытие человеческое как целостность, во всех проявлениях - по этой причине понимание искусства требует не только специфического вкуса, помогающего приобщению к тайне творчества, но и профессиональной ориентации в пределах истории, социологии, философии, психологии. «Филология - это высшая форма гуманитарного образования, форма, соединительная для всех гуманитарных наук».

Но особое место в этом соединении занимает история: «Только историзм способен избавить нас от «мещанства в науке», к которому я отношу вкусовщину, краснобайство, поиски эффектных концепций и в конечном счете - крайний субъективизм. История не только мать истины, но исходная точка для художественных оценок произведения искусства».

Исторический критерий эстетических оценок - качество прежде всего русской литературоведческой традиции. Закономерно, что на базе влиятельного в России второй половины XIX в. культурно-исторического направления (формировавшегося, правда, под сильным влиянием западноевропейских его создателей, И. Тэна, Г. Брандеса), возникла школа исторической поэтики, закономерно и сохранение его прочных позиций до нашего времени. «Историзм является фундаментальным принципом в подходе к гуманитарным наукам, а историческая поэтика остается «привилегированной областью применения исторического принципа», хотя историческая поэтика изучает прежде всего поэтические формы и категории».

К богатейшей традиции русской историко-литературной науки примыкают и авторы данной коллективной работы. Само собой разумеется, за сто лет, прошедших со времени деятельности создателя исторической поэтики, крупнейшего литературоведа XIX столетия Александра Николаевича Веселовского (1839-1906), существенно изменился и исторический подход к литературе, понимание Истории и - во многом - сама История. Современный историко-типологический метод обогащен разработанными в XX в. способами интерпретации текста и его взаимоотношений с контекстом. Но при всем том субъективно созидаемая (и пересозидаемая) История - объективная реальность, а не постмодернистское марево гаснущих на глазах истин. Мы исходим из понятия бесспорного - к бесспорному принадлежит история как совокупность документально подтверждаемых фактов и объективного смысла этих фактов, устанавливаемого наукой в ходе длительной дискуссии. К бесспорным «фактам» относится и реальное содержание этапов литературного процесса, в рамках которых произведение искусства, этот «разовый», неповторимый продукт воображения художника, систематизируется и типологизируется объективной логикой движения Истории. Так, тысячелетие своей заключительной границей имеет не только календарную дату, 2000-й год, но уже сложившийся переломный момент конца XX в., период «Конца Истории». Начальный момент тоже установлен исследователями, традиционным и устоявшимся в науке является понятие «эпох» - средневековья и Возрождения, XVII в.; XVIII в.; XIX и XX вв., - в соответствии с которым строится и настоящая работа.

«В рамках» - это, конечно, определение относительное. «Рамки», как все границы, относительны настолько, что можно понять желание спросить - «где же искать XIX век?». Пафосом таких поисков насыщена «Литература второго тысячелетия». Авторы этой книги недавно принимали участие в коллективном научном труде, в котором на обширном и разнообразном материале было показано, что в истории культуры действует фактор «длинных волн» (сопоставимый с понятием «большого времени» Бахтина), что границы не только разделяют, но и соединяют «на переходах», в процессе формирования нового качества, что само понятие «границы» выступает в роли метафоры индивидуального художественного поиска.

В бесспорном - спорное. Бесспорное - не египетская пирамида, раз и навсегда возвышающаяся такой, какой она есть, некой данностью. Бесспорное - это момент в процессе познания, а познание - это сомнение, это вопрошание. Мыслить - значит сомневаться, значит вести нескончаемый диалог. Научить мыслить - задача преподавания и задача предлагаемого учебного пособия, «брехтовская» задача. Проблемы в нем не декларируются, но обсуждаются, и к этому процессу критического осмысления приглашаются читатели, приглашаются учащиеся.

Понятие итога поэтому имеет здесь особый смысл - не столько подытоживания того, что сделала литература за тысячелетнюю свою историю, сколько воспитания готовности и способности пройти путем познания этой истории, обогащающей бесценным опытом, позволяющим ответить на вызовы Новой Эры.