Московский государственный университет печати

Морфология - самый устойчивый, глубинный ярус языковой системы. Она строго организована, обладает понятиями и категориями, развивающимися по внутренним законам. В морфологии заложена национальная специфика языка. Это каркас, основа, на которой располагаются другие звенья языковой системы. Само движение в морфологии осуществляется крайне медленно. Накопления нового качества малозаметны, если наблюдения ведутся в рамках небольшого промежутка времени. Морфология обнаруживает крайнюю степень устойчивости при воздействиях извне. Она малопроницаема для этих воздействий. При реальных попытках воздействия, хотя бы со стороны других языков, морфология скорее подчинит себе, «переварит в собственном соку» привнесенное извне, чем изменит самой себе. И все же... Устойчивость не есть неподвижность. Неподвижность - удел мертвых языков. Морфология живого языка, активно обслуживающего общество, обнаруживает картину постоянной текучести, изменчивости отношений внутри системы. И если прямые воздействия социальной сферы здесь трудноуловимы, то косвенно это сказывается в стимуляции внутренних возможностей языка, в ускорении или замедлении процессов, назревающих или назревших в самой системе.

Изменения в морфологическом строе языка обнаруживаются в расширении или сужении круга вариантных форм, т.е. словоизменительных вариантов. Такие варианты возникают внутри грамматической системы, часто при соприкосновении морфологических и синтаксических явлений. Грамматическая вариантность всегда категориальна: это варианты форм грамматического рода, варианты падежных форм, варианты числа, варианты категорий глагола и т.д. Надо сказать, что в грамматике вариантность небезгранична, она допускается лишь до определенного предела, который устанавливается самой системой, например, при двух вариантных формах падежных окончаний (в отпуске - в отпуску, инженеры - инженера) не может появиться из ничего третья форма, она не предусмотрена системой языка. И потому движение форм внутри этих рамок осуществляется путем борьбы этих форм, вытеснения одной формы другой. Или еще пример на системное ограничение: в русском языке ощущается затухание форм среднего рода существительных, особенно среди субъективно-оценочных образований (мое женушко, соловушко, сынишко, крапивушко). Выбор форм, приходящих на смену этим старым народным формам, невелик, он ограничен самой категорией грамматического рода: идет дифференциация форм, ориентированная в одушевленных существительных на значение пола: сначала - моя женушко, мой сынишко; далее - моя женушка, мой сынишка. Другие формы не предусмотрены. Кстати, в последнем случае возникает новое ограничение: несмотря на форму мужского рода, используется окончание -а, а не нулевое, что более соответствовало бы форме мужского рода. Так, грамматика сама устанавливает запреты, оберегая свою исконную природу. Если лексика и словообразование дают большой простор для языкотворчества, то морфология постоянно ставит запреты и ограничения. Более того, выход за пределы установленных границ в употреблении грамматических форм чаще всего являет собой ошибочное употребление, а не нарождающуюся тенденцию.

Итак, морфологические изменения, выливающиеся в определенные тенденции, обнаруживаются на фоне борьбы вариантных форм, но форм, предусмотренных самим языком, а не навязанных ему деятельностью «особо творчески активных личностей».

Каждый лексико-грамматический класс слов, т.е. каждая часть речи, обладает особыми грамматическими категориями, поэтому количество возможных вариантов и их предельность определяются внутренней природой самих частей речи. Вариантность и, следовательно, движение форм, например, в кругу существительных касается категорий рода, числа и падежа; а в кругу глаголов - корневых морфем.

Постепенная, неспешная, независимая от внешних катаклизмов замена одних конкурирующих форм другими в морфологии, замена в рамках, установленных самой морфологией, целиком оправдывает известный тезис: «Язык изменяется, оставаясь самим собой».

На общем фоне стабильности морфологии и крайне медленном течении внутренних процессов преобразования все же можно выявить некоторые тенденции, затрагивающие всю морфологическую систему языка. По признанию лингвистов, это прежде всего тенденция к аналитизму. Это было отмечено еще в 60-е годы XX в. в монографии «Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского литературного языка» / Под ред. М.В. Панова (М., 1968). Аналитические формы отличаются от синтетических тем, что у них грамматическое значение передается вне пределов данного слова, т.е. функция и значение этих форм выявляются в контексте, при соотношении с другими словами. Именно поэтому собственно морфологический аналитизм тесно переплетается с синтаксическим аналитизмом и становится общей чертой грамматики. Например, в так называемом согласовании по смыслу (согласование - категория синтаксическая) грамматический род имени существительного (категория морфологическая) определяется либо формой прилагательного, либо формой глагола: хорошая врач; врач пришла к больному.

Процесс нарастания аналитических черт в русском языке (языке синтетического строя) проявляется в ряде морфологических показателей, проявляющих себя в синтаксисе.

Аналитизм обнаруживается: 1) в сокращении числа падежей; 2) в росте класса несклоняемых имен (существительных, прилагательных, числительных); 3) в росте класса существительных общего рода, точнее, в применении форм мужского рода к обозначениям женского пола; 4) в изменении способа обозначения собирательности в именах существительных (собирательное значение у форм, обозначающих единичность).

Процесс сокращения числа падежей - это процесс не десятилетия и даже не одного века. Он начался еще в недрах древнерусского языка, но его следствия даже сегодня ощущаются как нечто не вполне завершенное. Это сказывается, например, в наличии разных окончаний у одного падежа, дифференцированных по семантике и стилистической окраске, в сохранении некоторых реликтовых форм. Современный родительный падеж объединил бывшие атрибутивный (определительный) и партитивный (количественный) падежи (ср.: прохлада леса и кубометр лесу, во втором случае уже возможна замена на более распространенное теперь окончание - кубометр леса; в первом случае это невозможно). Современный предложный падеж также представляет собой объединение двух падежей: местного (гулять в саду) и изъяснительного (говорить о саде). Размежевание этих форм сохранилось опять-таки в семантике и стилистике, но не на уровне падежа как такового. Полностью исчез звательный падеж, хотя следы его просматриваются в некоторых междометных формах (боже мой; господи). Утрата форм не есть в данном случае утрата значений, просто эти значения начинают передаваться иными способами, вне формы. Например, звательный падеж (и специальная форма для него исчез, но звательная функция и звательная интонация сохранились, только используется в этом случае форма именительного падежа (ср. современные обращения). Современный родительный падеж ориентируется на одну из возможных двух форм - на форму с окончанием -а; окончание -у в современном языке явно идет на убыль. Оно сохраняется как остаток количественного падежа при обозначении собственно количества (много народу), хотя и здесь возможна уже замена (много народа собралось на площади); сохраняется -у и в наречных сочетаниях (с испугу, умереть с голоду) и в устойчивых выражениях типа задать перцу, комар носу не подточит и др. Избирательно окончание -у еще может употребляться только при обозначении количества у некоторых вещественных существительных, например: стакан чаю (но чаще уже - стакан чая), но только - вкус чая, производство чая; ср. еще: кусок сахару (вариант - кусок сахара) и производство сахара (без вариантов); тарелка супу (вариант - тарелка супа) и тарелка молока (без вариантов). На сегодняшний день окончания -а и -у - это не только проблема формы и значения, это чаще проблема стилистическая: форма с -у, как форма убывающая, приобретает стилистический оттенок разговорности.

Так же стилистически расслоился и современный предложный падеж, например: в отпуске и в отпуску, в цехе и в цеху, на мысе и на мысу. Однако такая дифференциация не всегда возможна, в большинстве случаев один из вариантов оказывается либо единственным, либо предпочтительным, например: можно гулять в саду, но очень неудобно гулять в саде, зато необходима форма в «Вишневом саде» Чехова, ср. еще: на острове (варианта с -у нет). При выборе форм учитывается часто значение сопутствующих предлогов: на Кавказе, но в Крыму.

Иногда размежевание форм происходит по смыслу, например: В государственном строе - стоять в строю; готовить обед на газе - ехать на полном газу, победить в первом круге соревнований - провести отпуск в кругу родных; сад в цвету - погибнуть во цвете лет; быть в отпуске (в отпуску) - в отпуске ему отказали. В размежевании подобных форм часто присутствует синтаксический аспект: обстоятельственная функция чаще передается формой на -у (хотя возможна и форма на -е), а вот объектная функция явно предпочитает форму на -е.

Итак, сокращение количества падежей привело к нарастанию аналитических черт в использовании форм словоизменения: количество разных окончаний в результате конкурентной борьбы постепенно сокращалось за счет вытеснения форм на -у в род. и предл. падежах; при сохранении параллельных форм их значение И функция все более становились зависимыми от контекста. При равноправном употреблении формы дифференцировались стилистически.

Свидетельством нарастания аналитических черт в грамматике русского языка является несомненный рост несклоняемых имен во второй половине XX в. Речь идет прежде всего о географических названиях на -ин (о), -ов (о). Названия типа Пушкино, Ефремова, Салтыкова, Бутово, Разина, Старбеево, Шереметьево и т.п. давно уже идут в направлении несклоняемости. Об этом свидетельствуют исследователи, данные массовых обследований, язык периодической печати. Вопреки этой очевидной тенденции долгое время редакторы и корректоры, следуя указаниям грамматик и справочников, авторы которых продолжали охранять традиционные склоняемые формы, пытались задержать процесс в литературной практике. Однако тенденция оказалась достаточно сильной, и функционирование несклоняемых форм постепенно стало массовым. В своде правил орфографии это уже зафиксировано официально. Уже в Грамматике-80, в отличие от предшествующих академических грамматик (50-х и 70-х годов), даны были ссылки на сферы распространения несклоняемых топонимов - разговорная, профессиональная и газетная речь. Конечно, в непринужденной бытовой речи еще можно встретить формы типа в Тушине, в Шереметьеве, однако на общем фоне функционирования данных имен склоняемые оказываются в явном меньшинстве. Тем более что подобные формы поддерживаются стремлением не склонять схожие иностранные наименования: Палермо, Сорренто, Осло, Токио (то же в рамках СНГ - Баку, Ровно, Гродно - два последних наименования в украинском и белорусском языках склоняются). Особенно закрепляются несклоняемые формы в сочетаниях с родовыми наименованиями: в поселке Ивакино; на станции Фрязино.

Тяга к несклоняемости ощущается и в собственных именах существительных - фамилиях на -о, -е, -ово, -аго: Шевченко, Мослаченко, Ткаченко; Дурново, Хитрово, Живаго, Витте и др. Ср. примеры обратного, которые явно для сегодняшнего дня не характерны: Сейчас прочла стихи Евтушенки в «Юности» (Дневник А. Ахматовой; 1966); Для Малашенки же не составило большого труда убедить обаятельную «царевну» в незаменимости Чубайса (МК, 1997, 9 янв.); Название работы В.В. Виноградова - Язык Зощенки // М. Зощенко. Статьи и материалы. - М., 1928.

Безусловно утратили склонение известные собственные имена Отелло, Микельанджело, Леонардо да Винчи, Нессельроде, хотя в первой половине XIX в. они склонялись.

Несклоняемыми оказываются первые части сложных наименований, например: в военной лексике - капитан-инженер (капитан-инженеру); капитан-лейтенант (капитан-лейтенанту); генерал-лейтенант (генерал-лейтенанту); генерал-полковник (генерал-полковнику); в профессиональной лексике - инженер-металлург (инженер-металлургу); инженер-экономист (инженер-экономисту), хотя возможны в подобной лексике и склоняемые формы типа инженеру-строителю. Может не склоняться первая часть в бытовой лексике - диван-кровать (диван-кроватей), магазин-салон (магазин-салону), вагон-ресторан (вагон-ресторану), роман-газета (роман-газете). Однако последняя группа лексики все-таки в большинстве случаев сохраняет склонение в обеих частях составного слова, особенно это характерно для слов женского рода в первой позиции: фабрика-прачечная, библиотека-читальня, булочная-кондитерская, закусочная-автомат и др. То же можно сказать и относительно специальной лексики: ракета-носитель (ракете-носителю), кабина-капсула (кабине-капсуле).

Несклоняемые формы в бытовых наименованиях распространяются вопреки действующей литературной норме. Поэтому их можно отнести к сфере разговорной лексики. Но это уже свидетельство того, что формы пробивают себе путь к литературному признанию. Стремление к слитности в двойных наименованиях очевидно, и в отдельных единицах несклоняемые формы утвердились окончательно (плащ-палатка, матч-турнир, яхт-клуб). Интересная статистика: по сведениям Л.К. Граудиной, зарегистрировано немногим более двухсот сложносоставных наименований, в которых склоняются обе части, и в два раза больше - в которых склоняемость уже утратилась, хотя как цельное слово наименования еще не осознаются. Эти сведения зафиксированы 20 лет назад. Так что тенденция вполне очевидна.

Таким образом, в современном русском языке, т.е. во второй половине XX в., в системе топонимического и особенно антропони-мического словоизменения наблюдаются серьезные изменения - грамматическая система как наиболее неизменный языковой ярус в Данном случае обнаруживает движение в сторону несклоняемости. Особенно это заметно при сравнении с первой половиной XDC в., Когда имена типа Ариосто, Отелло, Витте, Нессельроде, Микельанджело и др. склонялись: см. примеры из А.С. Пушкина, Н.М. Карамзина, приведенные Л.П. Калакуцкой в работе «Роль грамматических вариантов в словоизменении антропонимии». Тяга к несклоняемости ощущается и в бытовых наименованиях (в составных словах).

В области иноязычных географических наименований, употребляемых в сочетании с терминами типа республика, королевство, штат, княжество и т.п., тенденция к несклоняемости проявляется очень сильно, в официальном языке - постоянно: в Королевстве Бельгия, в штате Вирджиния, в Республике Кения; Республика Берег Слоновой кости - в Республике Берег Слоновой кости; Королевство Саудовская Аравия - в Королевстве Саудовская Аравия.

Стремление к несклоняемости обнаруживается и в составных наименованиях среди нарицательных имен (апеллятивов), хотя процесс этот идет очень неравномерно и противоречиво. Как было показано, разные группы двойных наименований находятся на разных этапах в этом общем движении к несклоняемости.

В данном случае сохраняется известное грамматическое правило о несклонении имен собственных в роли приложений к родовым наименованиям (типа фотоконкурс газеты «Известия»). Интересная деталь: директор Европейского департамента сообщил о специальном документе, где сказано следующее: «...19 декабря 1995 г. Министерство иностранных дел России и Германии договорились не склонять по падежам слово «Германия» в полном наименовании государства». Поэтому в официальных международных документах на русском языке употребляется теперь наименование «Федеративная Республика Германия», хотя еще совсем недавно слово «Германия» в составе официального наименования склонялось. Конечно, в разговорной речи и сейчас возможны и формы склоняемые при слове «республика» в соответствующих наименованиях: торговать с Республикой Индией; посетить Республику Намибию.

Среди других категорий имен, обнаруживающих тенденцию к несклоняемости, можно назвать имя числительное. Правда, это касается особых речевых ситуаций. Здесь не имеются в виду нарушения правил склонения числительных (особенно составных количественных) в бытовой речи и даже в речи телеведущих. Речь идет о нумерации домов (ср.: дом номер первый дом номер один дом один; живет в доме девять по такой-то улице); о числительных, употребляемых в качестве приложений (Луна-3; Олимпиада-2000), имеющих исходную форму именительного падежа; грамматически не связанные формы употребляются в профессиональной речи (рукопись объемом 20 а. л.; стоимостью 60 миллионов долларов; комната площадью 30 кв. м.). Пример: Над ним [островом Кюсю] поднимается столб дыма высотой четыре километра (МК, 1983, 20 мая). В разговорной речи тоже существует вариантная норма: В.В. Виноградов квалифицирует форму «по пять рублей» (вместо по пяти рублей) как разговорную, а форму «по сту рублей» - как устаревшую.

В особом смысле несклоняемость характеризует некоторые формы прилагательных. Это специальная группа прилагательных, по своей словообразовательной природе неспособная к изменению. Они всегда располагаются после определяемого слова и сохраняют свою форму неизменной: воротник апаш, цвет бордо, цвет электрик, пальто маренго, платье беж, часы пик, рукав реглан, пальто деми, стиль гротеск, модерн. В таких словоупотреблениях особенно важен контекст, так как эти слова в другой позиции могут выступать в роли имен существительных, ср.: купил маренго (ткань), пальто маренго (цвет).

Несклоняемостью отличается и большая часть аббревиатурных наименований, особенно оканчивающихся на гласный (типа РОЭ, НАМИ, МГУ, НИИ, РОСТА). При подавляющем большинстве несклоняемых аббревиатур, оканчивающихся на согласный (ООН, ВТЭК, НОТ, ТЭЦ, СНГ), все-таки некоторые аббревиатуры, особенно широко распространенные, общеизвестные, обнаруживают тенденцию к словоизменению: руководствоваться ГОСТом; смотреть представление во МХАТе; диссертация утверждена ВАКом; солист ГАБТа; выпускники ВГИКа и др. Такие формы более характерны для разговорной речи, официальная речь придерживается несклоняемых форм. Причем для письменной речи как таковой можно наметить очевидную дифференцированность в подходе к употреблению аббревиатур: официальная письменная речь не допускает склонения, массовая письменная речь (газеты, журналы) отступает от этого жесткого правила.

Усиление аналитизма в русском языке обнаруживается в своеобразном употреблении форм грамматического рода имен существительных. Известно, что в наименованиях лиц форма грамматического рода сопоставима с полом обозначаемого лица (летчик - летчица; учитель - учительница). Однако в современном русском языке значительно вырос (и продолжает расти) класс слов, наименований лиц в форме мужского рода, к которым нет соответствующих форм женского рода. Надобность в таких наименованиях очевидна, поскольку женщины могут занимать должности, иметь звания, владеть специальностями, которые традиционно обозначаются формами имен мужского рода, например: министр, президент, дипломат, посол, юрист, врач, доктор наук, пилот, филолог, геодезист, бухгалтер, инженер, декан, ректор, профессор, доцент, космонавт, генерал, полковник, майор и т.п. Даже если в некоторых случаях и возможны коррелирующие формы (профессорша, генеральша, инженерша), то они не имеют официального статуса и либо обозначают жену по мужу (генеральша), либо обязательно снабжаются просторечным оттенком звучания, т.е. выпадают из литературного употребления (врачиха, инженерша).

При сложившихся обстоятельствах, имеющих явно социальный аспект (овладение женщинами «неженскими» профессиями), сложилась практика использования исходных форм мужского рода, или двуродовых имен (по терминологии польских ученых). Но при этом указания на женский род (реальный пол именуемого) даются в контексте, т.е. за рамками данного наименования, - в форме сказуемого, в согласуемых формах определений (согласование дается фактически по смыслу, а не по форме слова): хорошая врач; директор уехала; репортер организовала встречу, наша экскурсовод и др. Так используются аналитические средства для обозначения нужного смысла. В работе «Вопросы нормализации русского языка» Л.К. Граудина пишет: «Согласование по смыслу со словами, называющими женщин, но имеющими форму муж. рода, не может быть проведено по всей системе падежных флексий. В косвенных падежах в этих случаях возможно только согласование в форме муж. рода.: к нашему экскурсоводу Ивановой; в гостях у известного композитора Пахмутовой». Таким образом, согласование по смыслу дается только в форме именительного падежа. Например: Обманутая директор, заслуженный учитель России Мария Андреевна Комлева почитала мне Коржавина (МК, 1993, 22 апр.); В заключение оратор обратилась к представителям средств массовой информации (Правда, 1988, 11 мая). Особенно интересен первый пример: определение и сказуемое даны в форме женского рода, а официальное название «заслуженный учитель России» сохраняет общую форму. В строгом деловом стиле это отклонение от формально-грамматического согласования недопустимо: Заведующему отделом тов. Ивановой необходимо явиться на совещание.

Интересно отметить еще одно возможное ограничение в использовании смыслового соотношения форм: определяющие члены предложения легче идут на смысловое согласование, чем предицирующие, ср.: хорошая врач; наша диспетчер и Иванова - хороший врач; эта работница - наш диспетчер.

Таким образом, растущая несклоняемость имен - особенно собственных, как исконного, так и иноязычного происхождения, - явно свидетельствует о частичной утрате русским языком синтетических средств передачи грамматического и смыслового значения. В том же направлении действует своеобразное использование форм мужского рода для обозначения лиц женского пола, когда распознание этих наименований осуществляется в контексте, вне самой формы.

Можно привести еще одно из возможных экономных аналитических средств выражения значения. Это использование исходной формы единственного числа для обозначения собирательности или обобщенной множественности. В русском языке не так уж много собственно собирательных имен, имеющих особую форму: студенчество, учительство, офицерство, товарищество; профессура; детвора, ребятня, солдатня; старичье; молодежь. Ср. индивидуально-авторское в рассказе Б. Ахмадулиной об А.И. Цветаевой: «Это о человечестве. Но никак не менее важно - о собачестве, кошачестве, обо всем родимом зверинстве, тут сестры Цветаевы прежде, первее всех» (Лит. газета, 1993, 29 сент.).

Правда, в первой половине XX в. несколько расширился круг словообразовательных моделей со значением собирательности за счет существительных на -ия (пионерия, инженерия), но и эта модель оказалась непродуктивной. Надо признать, что, несмотря на бурные процессы в словообразовании в целом, производство слов по специальным моделям прекратилось, хотя нужда в передаче соответствующего значения не исчезла, может быть, даже усилилась. Скорее всего, именно это и явилось причиной поисков новой формы для передачи значения собирательности, формы, которая уже есть в языке. Такой формой оказалась форма единственного числа имени, значение собирательности в которой усматривается только благодаря контексту, т.е. аналитически. Форма единств. числа имени дает возможность значительно расширить круг слов с подобным значением (язык, как видим, не пошел на конструирование слов типа рыбачество, рабочество); кроме того, наименование в исходной форме экономнее (нет суффиксальных наращений) и конкретнее по информации. Так, еще в начале века появились формулы в агитационной публицистике: Исполни, шахтер, перед рабочими свой долг; Уходил на войну сибиряк; Степь зовет хлебороба и др. В советское время появились многочисленные «дома» и «дни»: Дом актера; Дом журналиста; День металлурга, День шахтера, День учителя и др. Формы единственного числа со значением собирательности, не выраженным грамматически, довольно распространены: Читатель ждет новых книг, Произошла встреча со зрителем; Специалист всегда в чести; Книга рассчитана на широкого читателя; например: Рыбак-подледник бывает разный: рыбак-пенсионер, рыбак-рабочий и служащий, рыбак-военный, рыбак-министр, рыбак-интеллигент (В. Солоухин); ср. шутливое у Маяковского: «Гуляет мостовыми разная собачка».

Немаркированность единственного числа в русском языке дает возможность использовать эти формы не только для обозначения единичности (одного лица или предмета), но и множественности. Форма единственного числа в определенном контексте может обозначать «образ сплошной множественности» (А.А. Потебня), т.е. иметь значение обобщенной собирательности, тогда как формы множественного числа обычно обозначают раздельное множество, совокупность однородных объектов. Именно поэтому формы единственного числа оказались достаточно удобными для выражения искомого значения. Но с одним условием: это значение формируется в соответствующем контексте, т.е. аналитически, за рамками самого слова. Обобщенно-собирательное значение в формах единственного числа (фермер, студент, крестьянин) передается ситуативно, тогда как в собственно собирательных именах оно присутствует словообразовательно, в самой структуре (фермерство, студенчество, крестьянство).

Одной из главных причин изменения в категории грамматического рода является общее стремление языка к экономии речевых средств и речевых усилий. В данном случае речь идет об изменениях в самой форме существительного, а не в смещении способов выражения значения грамматического рода - с помощью согласования с другими словами в рамках контекста. Речь идет о переходе имен существительных из одного родового класса в другой. Если учесть закон речевой экономии, то понятным окажется переход существительных женского рода, оканчивающихся на -a, -ja, в существительные мужского рода с нулевым окончанием (рельса - рельс) или в существительные мужского рода на -ий (санатория - санатории). При конкуренции слов женского и среднего рода побеждает форма женского рода (береста - береста; коленко - коленка). Такова общая направленность изменений в области грамматического рода. Однако все не так просто и однозначно в практике употребления форм и литературной кодификации их. В большинстве случаев фиксируются замены именно в обозначенном здесь направлении: женский род мужской род, например: метода - метод, протока - проток, брелока - брелок, браслета - браслет, гарнитура - гарнитур, заусеница - заусенец, клавиша - клавиш, ставня - ставень, стерня - стерн, пилястра - пилястр, затора - затор, скирда - скирд, георгина - георгин, плацкарта - плацкарт и др. Однако даже в этом перечне не все однозначно и определенно. Определенно только то, что существуют такие варианты и они конкурируют в однозначных контекстах. Есть здесь и окончательные победы (метод, рельс, браслет); в других случаях формы разошлись семантически (гарнитура - литеры у печатников и гарнитур мебельный, гарнитур пляжной одежды и т.д.); в третьих - формы различаются функционально (желатина, протока - специальное употребление; желатин, проток - бытовое, разговорное).

Практически равноценными признаются варианты: спазма - спазм, ставня - ставень, вольера - вольер, заусеница - заусенец и др. Такие колебания в формах рода охватывают широкий круг слов, например, среди существительных на -а около 100 слов колеблется между формой женского и мужского рода.

Безнадежно устаревшими оказались варианты форм женского рода в оппозициях: анализа - анализ, апогея - апогей, архива - сухие, бисквита - бисквит, браслета - браслет, канделябра - канделябр, фарса - фарс, арьергарда - арьергард, санатория - санаторий и др.

На этом фоне вариантности употребления или окончательной победы форм мужского рода особенно выделяются формы, где перевес оказывается на стороне женского рода: авантюра (уст. авантюр), амальгама (уст. амальгам), амфибия (уст. амфибий), глюкоза (уст. глюкоз), мансарда (уст. мансард), фреска (уст. фреск), эстафета (уст. эстафет), юмореска (уст. юмореск), бацилла (уст. бацилл), мозаика (уст. мозаик), терраса (уст. террас) и др.

Формы рода часто имеют разные значения: жар (в теле, в печке) - жара (зной); карьер (место разработки полезных ископаемых и ускоренный галоп) - карьера (продвижение по службе); кегль (размер типографской литеры) - кегля (столбик для игры). В данном случае это уже не варианты форм, а отдельные, самостоятельные слова. Специальное значение имеет и слово взяток (медосбор у пчел). Ср. значение слова взятка: 1) деньги или материальные ценности, даваемые должностному лицу как подкуп, 2) карты игрока, покрытые старшей картой или козырем партнера. Интересно сопоставление форм звукового комплекса арабеск: арабеск (фр. arabesques - арабский) - одна из основных позиций классического танца; арабеска - музыкальная пьеса с прихотливым, богато орнаментированным мелодичным рисунком; арабески (форма мн. числа как исходная форма слова) - европейское название орнамента, сложившегося в искусстве мусульманских стран, построенного по принципу ритмического повтора геометрических или растительных мотивов. Еще пример на разные наименования: Просека в лесу (или просек) и Майский просек (название улицы).

Колебания в формах грамматического рода испытывают некоторые существительные на мягкий согласный. В данном случае нельзя даже говорить о предпочтении более кратких форм мужского рода, поскольку исходная форма сохраняется неизменной (мена начинается в косвенных падежах); например: лебедь, рояль, псалтырь. Некоторые примеры: Лебедь белая молчит (А. Пушкин); И слава лебедью плыла сквозь золотистый дым (А. Ахматова). В современном языке эти слова (лебедь, рояль) имеют форму мужского рода, тогда как слово Псалтырь (Псалтирь) (книга псалмов) до сих пор употребляется и как существительное женского рода, и как существительное мужского рода: Старинный Псалтырь в переплете из телячьей кожи (Труд, 1995, 26 авг.); Всего две свечечки-то и взял, псалтирь священную почитать (Б. Акунин);

Некоторые литературные примеры на употребление несовременной формы грамматического рода: Полна народу зала (А. Пушкин); Ярко и выпукло вижу тополиный двор, комнаты и закоулки дома, залу, рояль, лестницу, вверх по которой шелестит быстролетным шелком прелестная, навсегда прекрасная Лёра (Б. Ахмадулина); Споры филологов из папиного кабинета, как мамина рояль (вся классическая музыка) питали детство, как земля питает росток (Б. Ахмадулина); Она только что вернулась из санатории (В. Набоков); С ужасом думаю о санатории (любой) (А. Ахматова); Смычок запел. И облак душный над нами встал (А. Блок); В прочитанном мною стихотворении была строчка: «Как черной рыбой пляшет мой ботинок». Когда я кончил читать, она [А. Ахматова] сказала: «Мы говорили - ботинка» (А. Найман); «И ходят листья колесом вкруг туфля». Она произнесла: «Мы бы сказали туфли» (А. Найман. Рассказы об А. Ахматовой); На опустевшей стапеле... бригада рабочих производила уборку (В. Кожевников); Как будто ржавой фильмы плеск - Все тонет в стареньком тумане (А. Битов); Никто, однако, не придет! Хоть фильма выше всяких критик... (А. Битов). Во всех приведенных примерах выделенные слова, по данным современных словарей, относятся к другому грамматическому роду.

Часто колебания в роде испытывают несклоняемые существительные, обычно иноязычного происхождения, типа болеро, бери-бери, па-де-де, виски, джерси, жабо, каберне, контральто, манго, медресе, пенальти, ралли, салями, сафари, мокко, хинди. В подобных словах родовая вариантность устраняется. Большинство из них принимает форму среднего рода. Этому способствует формальная аналогия. Однако морфологическая невыраженность рода и передача этой функции на синтаксический уровень создает все-таки практически, вопреки данным словарей, колебания. Надо сказать, что реальных колебаний вообще значительно больше, нежели это отражено в словарях и пособиях. Но это уже считается нарушением нормы: очередь за тюлем (вместо тюлью), покрыть толем (вместо толью), мыть голову шампунью (вместо шампунем), пользоваться гелью (вместо гелем) и т.д.

При конкуренции форм грамматического рода обычно соперничают формы мужского и женского рода; женского и среднего рода.

В первом случае, как правило (не всегда!), побеждает форма мужского рода; во втором - форма женского рода. На первый случай приведено уже достаточно примеров, что же касается второго, то здесь также могут быть примеры неоднонаправленного движения, например, средний род одержал победу в словах монисто (из мониста), повидло (из повидла), титло (из титла), чучело (из чучела).

Но тенденция укрепления форм женского рода все-таки очевидна.

Категория числа в русском языке имеет морфологическую и семантическую значимость. Морфологически она выражается системой падежных окончаний и коррелируется как формы единственного и множественного числа. На семантическом уровне в формах числа отражаются представления о количестве - единичности или множественности, но не существует полной соотнесенности форм множественного и единственного числа в плане предметно-смысловом. Причем в семантическом отношении формы множественного числа более разнообразны по сравнению с семантической системой форм единственного числа. Число име-

ни существительного способно как грамматическая категория отражать значения более сложные, нежели значение количественного сопоставления - единичности и множественности. Так, формы единственного числа, обозначая единичный предмет, в то же время способны указывать на обобщенный смысл и быть выразителем родового понятия (морозостойкая яблоня продвинулась далеко на Север), т.е. передавать значение класса, вида предметов. Формы множественного числа еще сложнее по системе передаваемых значений. Формы множественного числа нередко выпадают из корреляции «единственное-множественное» и представляют собой самостоятельный лексикографический объект. Эти формы, соотносясь с формами единственного числа, передают иные значения, например: качество (емкость) и предметы, обладающие этим качеством (емкости); действие (заготовка, высевка, высадка) и предметный результат этого действия (заготовки, высевки, высадки); вещество (масло) и виды вещества (масла). Такое расхождение в значениях препятствует объединению этих форм в пределах одного слова, т.е. это формы разных слов.

В других случаях взаимоотношения форм складываются иначе: они выдержаны в рамках одной лексемы, но значения их одинаковые, т.е. нет соотношения единичности-множественности. В таких случаях в словарях поступают по-разному: заглавной избирается либо одна форма, либо другая, с некоторыми уточнениями, например: выселок - небольшой поселок на новом месте, выделившийся из другого селения. В словаре С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой (1998) есть замечание - «чаще мн. ч.» И пример приводится именно в форме мн. числа - поселиться на выселках. В других случаях, когда сохраняется противопоставленность по единичности - множественности, исходной формой признается то форма мн. числа: шпроты, ед. шпрота (тот же словарь), то форма ед. числа чулок (чулки) выдвигается на первое место, хотя все примеры даются в форме мн. числа: вязаные, трикотажные чулки; полотняные чулки; шерстяные, шелковые чулки; меховые чулки. Форма ед. числа фиксируется только во фразеологизме синий чулок (тот же словарь). То же со словом дверь, о котором сказано, что в том же значении (в одном значении с ед. ч.) употребляется и форма двери (пример - стоять в дверях): Но она вдруг поднялась и смахнула несколько фигур. В дверях стоял его отец (В. Набоков). Зато все названия народностей зафиксированы в словаре в форме мн. числа, формы единств, числа даются в тех же словарных статьях как производные: чукчи, таджики, таиландцы, манси, мансийцы, лезгины, дунгане и др.

Таким образом, формы единственного - множественного числа, морфологически противопоставленные (т.е. имеющие выраженное окончаниями противопоставление), семантически либо лишаются этой противопоставленности (имеют одинаковое значение), либо меняются местами при установлении исходной и производной форм. Это в рамках единого слова. В других случаях формы реализуют разный смысл разных слов.

Формы множественного числа как исходные формы существительных фиксируются, по данным Л.К. Чельцовой, в следующих лексико-грамматических группах слов (примеры выборочные, они не исчерпывают всего перечня):

1. Существительные, называющие национальные, племенные, этнические и другие группы лиц: абхазы, авары, аджарцы, арабы, башкиры, буряты, венгры, вятичи, голландцы, гунны, данайцы, датчане, индусы, итальянцы, калмыки, канадцы, кельты, марийцы, малороссы, молдаване, немцы, ногайцы, осетины, саксы, семиты, скифы, татары, тунгусы, удмурты, узбеки, финны, французы, хорваты, цыгане, черкесы, чехи, шотландцы, эскимосы, эстонцы, югославы, якуты, японцы.

2. Существительные, называющие конкретные предметы (обувь, одежду, музыкальные инструменты, спорт-принадлежности, части организма человека и животных и т.д.), представленные как пары: башмаки, бахилы, боты, валенки, калоши, пинетки, сапоги; бретельки, варежки, гольфы, носки, чулки, эполеты, перчатки; вожжи, наушники, удила, шоры, литавры, ходули; баки, веки, виски, гланды, жабры, усы.

3. Существительные, называющие обобщенные понятия в области науки: амебы, бактерии, вирусы, водоросли, каперсы, мигранты, осы, углеводы, хищники, шпроты, ящеры.

4. Существительные, называющие конкретные предметы и обобщенные понятия, представленные как совокупности: вирши, двойняшки, доспехи, издержки, пени, прерии, пожитки, родители, трефы.

5. Существительные, называющие процесс, действие, состояние, представленные как единое сложное явление: аплодисменты, заморозки, гастроли, неполадки, пререкания, расспросы, козни, ужимки.

6. Существительные, называющие массу вещества или материала: брызги, кудри, миазмы, молоки, патлы, потроха, харчи, чернила.

7. Существительные, называющие продукты питания, блюда; остатки, отбросы вещества и др.: беляши, биточки, клецки, пельмени, голубцы, шкварки, вышкварки, объедки, отброски.

Описываемые существительные не составляют единой лексико-еемантической группы. Соотношение числа в каждой группе слов выявляет специфику реального использования слов в языке: совпадение или несовпадение лексических значений у форм единственного и множественного числа.

На фоне этой пестрой картины соотношения форм выявляются некоторые очевидные тенденции в использовании форм множественного числа.

В группе отвлеченных имен существительных, обозначающих качество, действие или состояние, которые, по данным грамматик середины XX в., не имеют форм множественного числа, начинается процесс опредмечивания и конкретизации, результатом которого оказалось появление форм множественного числа. Этот процесс активизировался к концу XX в. Образование форм множественного числа допускают существительные мрак, инициатива, ревматизм, акклиматизация, эволюция, энергия, социализм, антагонизм и т.д., например: Об идейном родстве обоих социализмов подумать было страшно. Мы не знали, что за нас это сделал комрад Гитлер (Изв., 1996, 26 марта); Свобода открыла краны старым антагонизмам и антипатиям (Лит. газета, 1990, 7 ноября).

Особенно активны в этом процессе имена на -ость, -есть и др.: договоренности, реальности, вредности, данности, звучности, недосказанности, отвлеченности, проницаемости, неуклюжести, например: В той ситуации, когда страна лежала в развалинах, решительная ленинская мысль, решительная политика были обращены к реальностям, замешены на реальностях (Речь М. Горбачева. Правда, 1988, 11 мая).

Широко представлены формы множественного числа в профессиональной речи, особенно в отглагольных именах, которые в общелитературном языке преимущественно употребляются только в форме единственного числа. Из профессиональной речи формы переходят в общее употребление: подход - подходы; срыв - срывы; нажим - нажимы; полив - поливы; обрыв - обрывы; прием - приемы; выброс - выбросы и др. Нужны новые подходы в овладении экономическими методами управления (Коммунист, 1988, № 7).

Формы множественного числа стали появляться у слов singularia tantum: дорогие водки, мелкие бизнесы, предпринимательские риски, прямые эфиры. Такие слова отличаются от ряда подобных современной координацией форм числа (водка - водки). В других случаях формы множественного числа передают иные значения, следовательно, расходятся лексически (разные слова): гонка - гонки, бег - бега, схватка - схватки, грязь - грязи, хлеб - хлеба (хлебы - готовые изделия; хлеба - злаки на корню).

Усилившаяся в последнее время тенденция к употреблению форм множественного числа от имен вещественных, особенно в профессиональной речи, также свидетельствует об осложненности этого процесса. Формы множественного числа у этих слов трансформируют значение множественности, это семантически скорее именование неких совокупностей (сортов, разновидностей): нефти, бензины, мраморы, граниты, газы, олифы, пшеницы, ржи, карамели, ветчины, колбасы, сахара, масла, черноземы, автолы, смолы и др. В традиционных грамматиках и практических стилистиках рекомендуется подобные слова употреблять только в форме единственного числа.

Форма множественного числа (почти без корреляции с формой единственного числа) окончательно закрепилась в сложных наименованиях типа: лесозаготовки, хлебопродукты, хлебопоставки, сенопоставки, хлопкозаготовки, промтовары, стройматериалы, нефтепродукты, хлебозакупки, велогонки и др. Словари последних лет такие слова фиксируют в форме множественного числа. Формы сложных слов с отглагольной частью в конце (поставки, заготовки, закупки) обозначают сложное, многоактное действие; слова с составной частью товары, материалы, продукты обозначают совокупности разных предметов (не множественность одних и тех же предметов). Слова, в составе которых имеется часть гонки (велогонки, мотогонки) являются общим названием действия как такового (не несколько действий); форма единственного числа (велогонка, мотогонка) употребляется гораздо реже, лишь в спортивных репортажах в связи с конкретным состязанием.

Таким образом, значения вещественных существительных при наличии форм множественного числа трансформируются: значение собственно множественности (некоторое количество однозначных предметов) исчезает, вытесняясь значением совокупности разновидностей предметов.

В сложных наименованиях формы множественного числа либо также передают значение совокупности разных предметов (промтовары), либо имеют значение сложного, многоактного действия (лесозаготовки), либо являются общим наименованием действия как вида состязания (велогонки).

Формирование категории множественного числа у существительных абстрактных, вещественных и отглагольных можно считать активным процессом современного русского языка, причем процессом, усиливающим связи морфологии и семантики: появляющиеся формы множественного числа значительно трансформируются по выражаемому ими значению. Более того, в некоторых случаях форма единственного числа может вообще выйти из употребления (вирши, издержки, пожитки).

Формы множественного числа настолько активны, что даже в случаях отсутствия значения множественности они становятся Наименованиями предметов наравне с формами единственного числа, в таких случаях нет семантической противопоставленности единственного и множественного числа, а имеются однозначные Наименования соответствующего предмета, т.е. вариантные формы: антресоли - антресоль, кружева - кружево, вериги - верига, ширмы - ширма, сходни - сходня, катакомбы - катакомба и др. Эти слова в словарях обычно подаются в форме множественного Числа, далее как производная фиксируется форма единственного числа (см., например, С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова, 1998); в некоторых случаях имеется пояснение, как, например, в словарной статье «кружева»: ед. в одном значении с мн. (см. там же).

Усиление вариантности форм числа в некоторых семантических группах существительных (две формы и одно значение), а также расширение функций формы множественного числа (семантический выход формы множественного числа из сопоставительной пары единственное-множественное число со значением единичности и множественности), а также появление форм множественного числа у существительных singularia tantum - относительно новые явления в современном литературном языке, усилившиеся к концу XX в. Хотя спорадически эти формы появлялись и в более ранние периоды, ср., например, у А. Пушкина: В городе много говорят о страшном происшествии в одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В. Долгоруков нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки (Дневник); у И. Тургенева: Его уносило в древний мир, и он рассуждал об эгинских мраморах.

Смещения в употреблении форм числа сопровождаются семантическими и отчасти стилистическими преобразованиями. Наиболее заметны изменения в группах существительных, которые традиционно относились к именам, имеющим одну форму числа, - singularia tantum и pluralia tantum, т.е. в какой-то мере идет выравнивание имен существительных по признаку грамматического числа, с одной стороны (имен с двумя формами становится больше), и, с другой стороны, формы числа обогащаются новыми значениями и новыми стилистическими характеристиками, например, есть отличия в употреблении форм множественного числа в профессиональной речи в сравнении с общелитературной нормой.

Тенденция к несклоняемости имен, сокращение падежей, приведшие к вариантности падежных окончаний, серьезно сказались на общей падежной системе существительных. Эволюционные смещения постепенно привели к заметным изменениям в системе окончаний некоторых классов слов. Стимулировались эти процессы рядом факторов, в том числе и социального характера, в частности, более свободным отношением к традиционной литературной норме, влиянием профессиональной речи как сферы языка, все более расширяющей и закрепляющей свои позиции в общей системе языка. Именно в этой сфере функционирования языка обнаруживает себя влияние разговорной речи, здесь активнее, в силу социальных причин, проявляется действие закона речевой экономии, закона аналогии и т.п. Это привело к некоторым колебаниям в употреблении падежных форм отдельных разрядов существительных, а колебания выявили преимущества одних форм перед другими и в результате наметились очевидные тенденции.

Особенно устойчивыми колебания оказались в формах именительного и родительного падежей у существительных мужского рода на твердый согласный. В меньшем объеме колебания затронули формы существительных женского рода на мягкий согласный и среднего рода на -ье.

Колебание форм именительного падежа типа инженеры - инженера затронуло многие имена мужского рода. Причем формы на -а, более «молодые», в ряде имен вполне закрепились. Процесс вытеснения форм на -и, -ы наблюдался еще в течение XIX в. (ср. у А. Пушкина: И огнь их домы истребил). Особенно формы на -а были активны в 70-80-е годы XIX в.: гетмана, лектора, оратора, служителя. Ср.:

Затем процесс затих в результате нормализаторской практики. Однако в течение XX в. шел скачкообразно.

Современный литературный язык, в силу очень тесных связей с профессиональной речью и речью разговорной, которые и являются источником форм на -а, активно принимает их в свой состав: трактора, профессора, учителя, инспектора, крейсера, прожектора, катера и др.

Соотношение форм в современном русском языке неоднозначно: 1) варианты формы в рамках литературного языка: годы - года; томы - тома; прожекторы - прожектора; вексели - векселя; 2) приняты литературным языком формы профессора, учителя; их варианты стилистически отмечены: профессоры, учители (школьные учителя, но: учители поколений); 3) функционально различаются формы литературные: редакторы, корректоры, дизели, торты, шлюзы, горны, супы, слесари, пекари, теноры - и формы, свойственные профессиональной речи: редактора, корректора, дизеля, порта, шлюза, горна, супа, слесаря, пекаря, тенора; 4) варианты различаются стилистически - литературно-книжные и разговорные или просторечные: договоры - договора, директоры - директора, бойлеры - бойлера.

Как видим, норма в формах на -а, -ы (и) на сегодняшний день далека от стабильности. Направления в движении форм очевидны, но процесс стабилизации далек от завершенности, он дает пока разные результаты в разных словах. При конкуренции вариантных форм картина складывается примерно следующим образом: формы на -а активно внедряются в литературный язык; при окончательном вхождении форм на -а в литературный язык формы на -ы (-м) приобретают оттенок книжности, иногда помечаются в словарях как устаревшие; реже и те и другие формы выступают как равноценные, нейтральные; находясь на периферии языка, т.е. в рамках профессиональной речи, формы на -а постепенно находят пути в литературный язык или оседают в просторечии.

Может сложиться и другая ситуация: формы расходятся семантически, тогда стилистический аспект снимается, например: куполы - купола, лагери - лагеря, кондукторы - кондуктора, цветы - цвета, тормозы - тормоза, ордены (рыцарские) - ордена (знаки отличия), рупоры - рупора, пропуски - пропуска, хлебы - хлеба, счеты - счета и др.

При очевидном размежевании форм в функционально-стилистическом или семантическом плане в большинстве случаев наблюдаются еще формы явно колеблющиеся, не определившие своих стилистических или семантических качеств окончательно. На конкуренцию форм в этом случае оказывает влияние либо акцентологический фактор: в именах с накорневым ударением чаще сохраняется форма на -ы; в именах с ударением на окончании - форма на -а: ср. склонение слов тракторы (и цеха), либо семантический: имена с предметным значением легче принимают форму на -а (стапеля, бункера, сектора, свитера); названия лиц сохраняют окончания -ы (-и) (цензоры, слесари, бухгалтеры, токари) в литературном языке. Определенную роль играет и состав слов - односложность, двусложность или многосложность. Односложные имена быстрее переходят на новую форму (цех - цеха), многие из них старую форму утратили окончательно и давно (дом - дома); двусложные и тем более трехсложные имена труднее перестраиваются (мощным оказывается акцентологический фактор), ср.: примусы - примуса (преимущественно примусы), плинтусы - плинтуса (преимущественно плинтусы), но только: ребусы, градусы, глобусы, кактусы и другие, особенно оканчивающиеся на -с.

На общем фоне еще окончательно не сложившейся нормы все отчетливее проявляется процесс вытеснения форм на -ы (-и) формами на -а (-я). Особенно большой наплыв разговорных форм отмечается в газетном языке. Здесь можно встретить формы, которые до сих пор квалифицируются как нелитературные, причем часто и те и другие пугаются в употреблении. Некоторые примеры:

- Нужны ли документы, подтверждающие расходы на строительство и покупку?

- Обязательны. Это могут быть договоры с юридическими и физическими лицами на строительство домов, дач и т.д., счета на приобретение стройматериалов, кредитные договора, квитанции к приходному кассовому ордеру на погашение кредита, другие документы (АиФ, 1993, № 13); Существует в стране и еще одна печать - президентская. Ее ставят на ратификационных грамотах в тех случаях, когда международные договора утверждает (ратифицирует) парламент (МК, 1993, 17 апреля); Для многих страховых компаний гарантией высокого качества медицинского обслуживания являются прямые договора о сотрудничестве, заключенные с ведущими медицинскими центрами и институтами России (АиФ, 1992, № 40); Директора города распределили часть акций между своими сотрудниками (МК, 1993, 18 мая); Смотрю на правительство - ни юристов, ни экономистов. Директоры. Смотрю на президентский совет - ни адвокатов, ни врачей. Литературоведы (МК, 1993, 18 мая).

Итак, борьба между окончаниями -ы/-а протекает по-разному и неравномерно в разных группах слов. В словах, где употребительность формы на -а велика, там она еще более увеличивается; где эта форма по употребительности низка, там она еще более уменьшается. Процесс стабилизации и нормализации окончания -а стимулируется профессионально-технической речью, элементы которой часто расширяют сферу своего применения. Пример из В. Высоцкого («Охота на волков»):

Кстати, формы егери - егеря С.И. Ожегов и Н.Ю. Шведова (Словарь, 1998) дают как равноправные варианты.

Второй падеж, который дает большой процент колебания форм, - это родительный множественного числа. Здесь намечается явная конкуренция окончаний -ов/- (нулевое окончание). Судя по тому, что нулевая флексия приходит на смену окончания -ов, можно проследить в данном конкретном случае действие закона речевой экономии. Конкуренция форм очевидна, как очевидно и то, что до сих пор рекомендации по поводу употребления тех или Других форм не сложились в единую непротиворечивую систему. Поэтому можно говорить об определенных тенденциях в разных группах имен и отчасти о стилистических расхождениях тех и других форм. Как и в других случаях, новая форма (в данном случае нулевое окончание), зарождаясь в разговорной речи, завоевывает себе права в литературном языке, часто проходя через стадию профессионального употребления в терминированной речи.

Вариантность форм родительного падежа множественного числа охватывает разные группы имен существительных: в одних случаях побеждает нулевое окончание, в других - исконное окончание -ов/-ев. В.В. Виноградов считал, что предпосылкой вариантности здесь явилось смешение типов склонения во множественном числе, т.е. колебания в роде существительных: рельс дает рельсов; рельса -рельс; спазм дает спазмов, спазма - спазм. В этом логичном предположении смущает одно: дело в том, что в парах рельс - рельса, спазм - спазма первичными являются формы женского рода, а формы родительного падежа сопоставлены противоположным образом, т.е. начальные формы -ов, приходящие на смену - нулевые окончания.

Варианты с нулевым окончанием засвидетельствованы в разновидностях существительных:

1. в названиях лиц по национальному признаку. Как правило, это названия, имеющие заглавную форму множественного числа: грузины - грузин (вместо грузинов); туркмены - туркмен (и туркменов); хорваты - хорват (вместо хорватов); буряты - бурят (и бурятов); башкиры - башкир (и башкиров); татары - татар (и татаров); авары - авар (и аваров); но: аварцы - аварцев; алеуты - алеутов; аджарцы - аджарцев; азиаты - азиатов; варяги - варягов. Прослеживается некоторая закономерность: названия, оканчивающиеся на -цы, имеют только формы -ев (аварцы - аварцев; итальянцы - итальянцев); формы на - ане/-яне имеют нулевое окончание - англичане - англичан, израильтяне - израильтян. В других случаях закономерность не просматривается;

2. в названиях плодов, фруктов, овощей: апельсин (и апельсинов), мандарин (и мандаринов), яблок (и яблоков), баклажан (и баклажанов), помидор (и помидоров); но только лимонов, ананасов, фиников, артишоков, бананов, арбузов;

3. в названиях парных предметов нулевая флексия прослеживается более последовательно: кальсоны - кальсон; сапоги - сапог, чулки - чулок; шаровары - шаровар (формы сапогов, чулков, шароваров ощущаются как устаревшие, хотя форма носков (вместо ожидаемой носок) признается литературной нормой. Сравнительно недавние заимствования ориентируются на новую нулевую флексию (бот, кед, гольф), хотя многие из подобных слов имеют до сих пор вариантные формы (рейтуз - рейтузов), другие - только окончание -ов (эполетов), третьи - только нулевую флексию (погон, колготок);

4. у названий единиц измерения нулевые флексии утверждаются более последовательно: грамм, килограмм, ампер, вольт, ом, рентген. Формы типа рентгенов выглядят хотя и традиционно, но искусственно; попеременно употребляются формы граммов и грамм;

5. у существительных женского рода на -ня, -ля (басня, вафля) нулевая флексия преобладает, окончание -ей идет на убыль: басен, вафель, простынь, башен, кухонь, пустынь, сабель, спален, часовен. Могут, значительно реже, сохраняться вариантные пары: косуль - косулей, лютен - лютней; многие слова данной группы не принимают нулевой флексии: западней, квашней, клешней, ноздрей и др.;

6. у существительных среднего рода (ущелье, гнездовье, желанье) форма на -ий почти окончательно вытеснила формы на -ев: ожерелий, объятий, нагорий, варений, ущелий; варианты типа побережьев - побережий крайне редки;

7. у существительных среднего рода на -це значительно сузилась вариантность форм родительного падежа множественного числа; нулевая флексия, можно считать, победила: полотенец, одеялец, солнц, сердец. По данным К.С. Горбачевича, в современном русском языке вариантность сохранилась только в словах: волоконце, донце, копытце, поленце, щупальце; в «Русском орфографическом словаре» под ред. В.В. Лопатина (М., 1999) также эти слова имеют обе формы как равнозначные: волоконцев - волоконец; донцев - донец; копытцев - копытец; поленцев - поленец; щупальцев - щупалец;

8. у существительных pluralia tantum норма крайне неустойчива: выселки - выселок и выселков; грабли - грабель и граблей; пожитки - пожиток и пожитков. Словари расходятся в своих рекомендациях относительно данных форм. В Словаре С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой (1998) заглавной избирается форма ед. числа выселок, далее дается замечание - чаще мн. (т.е. выселки), формы родительного множественного при этом нет; при форме грабли даны варианты: грабель (на первом месте) и граблей; при слове пожитки указана только форма пожитков с пометой «разговорное»; при слове объедки - только форма объедков с пометой «разговорное».

Как видно из примеров и данных словарей, вариантность окончаний - явление живое, активное, хотя общая унификация форм в настоящее время очевидна. В разных группах слов она проходит по-разному, с разными темпами и с разным объемом охвата лексического материала. При длительном сохранении параллельных форм они дифференцируются стилистически.

Морфологические изменения коснулись и ряда глагольных форм. Особенно показательны колебания в приставочных глаголах прошедшего времени с суффиксом -ну (л). Здесь явно наметился процесс вытеснения форм суффиксальных краткими: достигнул - достиг, достигли, озябнул - озяб, озябли; повиснул - повис, повисли; вымокнул - вымок, вымокли; воздвигнул - воздвиг, воздвигли; промокнул - промок, промокли; ввергнул - вверг, ввергли; воскреснул - воскрес, воскресли. Этот процесс затронул и бесприставочные глаголы (сохнул - сох, гаснул - гас, гасли). В приставочных глаголах процесс практически закончился. Словари в основном помечают формы с -ну- как устаревшие, хотя С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова (1998) дают обе формы: гас и гаснул, сох и сохнул; в то же время при приставочных образованиях формы с -ну- даже не упоминаются: промокнуть - промок; воздвигнуть - воздвиг; вмерзнуть - вмерз; озябнуть - озяб; воскреснуть - воскрес. В принципе таких глаголов с -ну-, которые способны образовывать вариантные формы в прошедшем времени или окончательно принять бессуффиксную форму, не так уж много, причем чаще это происходит с глаголами совершенного вида, неосложненными специфическими значениями однократности или мгновенности действия (типа вскрикнуть, взгрустнуть). Последние формы не способны утрачивать при словоизменении суффикс -ну- как семантически очень значимый (вскрикнул, взвизгнул, взгрустнул). Как и во многих других случаях морфологические изменения тесно связаны с семантикой форм.

В плане речевой экономии интересны и некоторые другие глагольные формы. Но они не столь богаты по охвату материала. Это изменения в формах инфинитива и повелительного наклонения. Например, при вариантности форм достигнуть - достичь, постигнуть - постичь, а также произнести - произнесть, зацвести - зацвесть; или форм откупори - откупорь, напои - напой, выкрои - выкрой вторые варианты в парах более экономны, но они в большей части имеют разговорный и просторечный оттенок. В рамках литературного языка они неконкурентны, хотя некоторые из них (например, достичь, постичь) Словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой (1998) дает на одном уровне - нейтральном, более того, формы достичь, постичь занимают первую позицию в словарных статьях.

Большим стимулом для изменения морфологических форм оказывается аналогия, когда малопродуктивные формы подчиняются продуктивным, служащим в данном случае образцом для подражания, причем, конечно, это в первую очередь происходит в живой разговорной речи (или просторечии) и только со временем принимается литературным языком. Например, непродуктивные группы глаголов с чередованием согласных при формообразовании могут утратить это исконное свое качество, приняв формы, свойственные продуктивным классам: брызгать - брызжет и брызгает; двигать - движет и двигает; полоскать - полощет и полоскает; махать - машет и махает; плескать - плещет и плескает. Вторые формы сравнительно новые, они явно вытесняют первые формы, особенно в разговорно-бытовых контекстах. В ряде случаев такие формы окончательно утвердились: мяукает (вместо мяучит), мурлыкает (вместо мурлычет). Словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой (1998) дает только форму мяукает, но у глагола мурлыкать фиксирует литературную форму мурлычет (-ычешь) и разговорную мурлыкает (-ыкаешь).

При вариантах плескать - плещет и плескает, рыскать -рыщет и рыскает, полоскать - полощет и полоскает, хлестать - хлещет и хлестает большая распространенность вторых образований, по продуктивным моделям, подтверждается и образованием соответствующих деепричастий: плеская, рыская, полоская, хлестая (ср. явно устаревшие формы: плеща, рыща, полоща, хлеща), но у глаголов с основой на губной и деепричастия сохраняют непродуктивную форму: дремля, колебля, сыпля, трепля, щипля (ср.: дремлешь, колеблешь, сыплешь, треплешь, щиплешь, а не дремаешь и т.д.).

Довольно ярким явлением в области глагольных форм стала замена корневого -о- на -а- в глаголах несовершенного вида с суффиксом -ыва- (-ива-) типа оспаривать - оспаривать. Здесь можно выделить три случая: 1) замена -о- на -а- стала окончательной; 2) формы с -о- и -а- колеблются в употреблении; 3) замены не произошло. Тенденция к заменам -о- на -а- наблюдается в течение XIX в. и активизировалась в XX в. К концу XX в. многие старые формы исчезли вовсе (у Карамзина - настраивать, присваивать; у Пушкина - оспаривать, разрабатывать; у А.Н. Толстого - дотрагиваться и др.):

1. форма с -а- утвердилась окончательно у приставочных глаголов несовершенного вида: притормаживать, заготавливать, осваивать, отстраивать, оспаривать, успокаивать, удваивать, одалживать, затрагивать и др.;

2. формы до сих пор колеблются в употреблении: подытоживать - подытоживать, обусловливать - обуславливать, заболачивать - заболачивать, уполномочивать - уполномачивать, удостаивать - удостаивать и др.;

3. старая форма в отдельных случаях сохраняется как единственная: отсрочивать, опошливать, упрочивать, наморщивать и некоторые др.

Причина длительного в истории русского глагола процесса очевидно связана с закономерной сопоставимостью глаголов совершенного и несовершенного вида. Парные в отношении вида глаголы различаются корневыми -о- и -а-: выпорхнуть - выпархивать, доработать - дорабатывать. Здесь, видимо, таится секрет глубинной связи лексико-семантических, грамматических и даже фонологических значений. Несовершенный вид как грамматическая категория обозначает незавершенность, длительность действия. Значение завершенности и кратности действия связано с формами совершенного вида. Звук а по своим специфическим характеристикам более, чем звук о, подходит для выражения значения длительности. Поэтому он оказался в соответствующих формах глагола более перспективным, так как адекватен передаваемому значению - длительности, незавершенности. Получилось так, что корневая морфема (ср. сов. вид - удостоить, оспорить, заболотить) оказалась неадекватной передаваемому значению несовершенного вида - возникло одно из противоречий, которыми в принципе полон язык и от которого требовалось освободиться, что и произошло и происходит.

Изменениям подвержены и некоторые формы прилагательных. Так, синтетические формы сравнительной степени прилагательных все более склоняются к предпочтению форм с фонетической редукцией: яснее - ясней, бодрее - бодрей, смелее - смелей, сочнее - сочней, виднее - видней, темнее - темней, живее - живей, краснее - красней. Особенно редукция окончания прослеживается в устной речи, но она явно возрастает и в речи книжно-письменной.

Среди прилагательных на -енный в краткой форме заметно стремление к усечению формы, как более экономной и потому более удобной. Однако круг таких усеченных прилагательных невелик, процесс замены идет крайне осторожно. Такие формы сохраняют книжный облик образующих полных форм. Некоторые примеры: естественен - естествен, свойственен - свойствен, ответственен - ответствен, родственен - родствен, невежественен - невежествен, таинственен - таинствен, торжественен - торжествен. В большинстве случаев усеченные формы недопустимы у прилагательных с ударением на суффиксальной части: почтенен, несомненен, современен, незабвенен, священен и др. Далеко не все прилагательные и с накорневым ударением способны принимать усеченные формы: см., например, неоправданное употребление формы: Анатолий Борисович [Чубайс], мягко говоря, не искрен (МК, 1997, 9 янв.).

***

Заключая выборочное рассмотрение процессов в области морфологии языка, сравнение вариантных форм уходящих и приходящих им на смену, можно еще раз подчеркнуть основные тенденции, так или иначе обозначившиеся в современном русском языке, проходящие с разной степенью интенсивности, разных по времени протекания и результативности, но вполне очевидных и по каким-то показателям схожих по разным частям речи и их формам. Это явное нарастание в языке аналитических черт; предпочтение более экономным средствам выражения; при избыточной вариантности форм стремление к возможной унификации; активное действие закона аналогии при становлении новых форм и, наконец, явное вхождение в нейтральный литературный фонд морфологических средств фактов живой разговорной речи.

Таково общее направление в эволюции морфологических форм. Что же касается точного соотношения употребительности традиционных форм и приходящих им на смену, то здесь с выводами все обстоит гораздо сложнее и неопределеннее. Эти процессы не равновелики ни по хронологическим этапам прохождения эволюции, ни по количественным показателям среди сопоставляемых конкурирующих вариантных форм. Более того, даже в рамках одного из процессов смены форм, в одной группе вариантов, например, среди несклоняемых форм топонимических наименований, не удается без достаточного статистического материала определить четкие показатели по отдельным группам лексем. Так, среди топонимов разных по форме нарастание несклоняемости идет с разной степенью интенсивности, ср.: в Курске, в городе Курск и в городе Курске; в Пушкине, в городе Пушкино; в Вязьме, в городе Вязьма; в Гродно, в городе Гродно; в Светлом, в городе Светлый и в городе Светлом и др. Частотность употребительности вариантов внутри вариантных соотношений (традиционного и нового) может оказаться неопределенной, и потому граница нормативности - крайне зыбкой. Нужны надежные по количеству статистические данные, причем по разным сферам функционирования языка.

Синтаксис относится к такому ярусу языковой системы, который характеризуется сравнительно небольшой восприимчивостью к внешним влияниям и медленной изменяемостью. Однако нельзя сказать, что эти изменения целиком обязаны действию внутренних закономерностей и никак не связаны с социальными причинами. Изменения в синтаксисе как особом уровне языковой системы естественно отличаются своеобразием: с одной стороны, синтаксис как часть грамматики в высшей степени устойчив и стабилен, с другой стороны, в отличие, например, от морфологии, он более вариативен и подвижен; более того, многие семантические процессы, активно протекающие в таком подвижном звене языковой системы, как лексика, осуществляются именно благодаря синтаксису, так как функционируют лексические единицы в строе предложения и словосочетания. Своеобразно в синтаксисе и взаимодействие внешних и внутренних (системных) факторов развития языка. Взаимодействие это ощутимо. Отмечается, в частности, зависимость синтаксических изменений от таких социальных факторов, как развитие средств массовой информации (радио, телевидение, печать), расширение устных контактов. Естественно, что в лексике роль внешнего толчка сильнее, но и синтаксису она вовсе не чужда. Даже общий синтаксический облик речи, в частности, в письменном ее варианте, в наше время иной, чем, например, в XIX в. От непрерывности синтаксической цепочки (синтагматики), яркой выраженности подчинительных отношений (система флексий и служебных слов) мы пришли к актуализированным построениям с имплицитно представленными синтаксическими связями (без специальных сигналов этих связей), к расчлененности грамматических структур, предельной самостоятельности отдельных их компонентов.

Тенденция к аналитизму в современном русском языке затронула всю грамматику - от морфологии до синтаксиса. Более того, аналитизм, обнаруживаемый в сфере морфологии, на уровне форм слова, проявляется именно в синтаксисе. «Нет формы, - учил А.А. Потебня, - присутствие и функции коей узнавались бы иначе, как по смыслу, т.е. по связи ее с другими словами и формами в речи и языке». Тенденция к аналитизму становится очевидной и возможной в строе предложения. Почему, например, оказываются излишними указания на падеж в самой словоформе, с помощью окончания? Потому что позиция словоформы в предложении и связи ее с другими словоформами определяют ее функцию, роль и значение. Следовательно, чисто морфологического аналитизма быть не может: он обнаруживает себя в синтаксисе. «В синтаксисе приводятся в движение все... силы слова...; тут получают живое отношение все формы языка, им себе прежде данные». Грамматические значения появляются в результате разнообразного употребления, в употреблении они шлифуются (путь от речи к языку, системе). Значит, они познаются в синтаксисе, но не остаются в нем, а выходят на морфологическую «поверхность» языка. Шах-матовская идея «категория грамматическая познается в синтаксисе» оказалась плодотворной, достаточно вспомнить историю формирования наречия как части речи. Она, идея, в частности, лежит в основе труда Мещанинова «Части речи и члены предложения».

Социальные факторы влияют на синтаксис путем активизации разговорных синтаксических конструкций. В то же время аналитизм как ведущая тенденция в современной грамматике относится к явлениям внутреннего характера, стимулируемым системными преобразованиями в грамматике. В современном синтаксисе эти две мощные тенденции оказались по своему действию однонаправленными.

Синтаксические построения становятся все более расчлененными, фрагментарными; формальные синтаксические связи - ослабленными, свободными, а это в свою очередь повышает роль контекста, внутри отдельных синтаксических единиц - роль порядка слов, акцентных выделений; повышение роли имплицитных выразителей связи приводит к словесной сжатости синтаксических единиц и, как следствие, к их смысловой емкости. Современный синтаксис, в отличие от классической своей формы, сложившейся к началу XX в., с преобладающими эксплицитными связями и отношениями, меняет свой общий ритмико-мелодический облик: резко сокращается длина предложений-высказываний; грамматические рамки предложения как основной синтаксической единицы нарушаются путем возможного отчленения компонентов этого предложения; свободные синтаксические связи типа примыкания, соположения активизируются, оттесняя формально выраженные подчинительные связи; все большее место занимают синтаксические построения, экспрессивность которых заложена в самой грамматической структуре, а не создается подбором соответствующих лексем.

Одной из тенденций в современном русском синтаксисе, достаточно четко определившейся, является расширение круга расчлененных и сегментированных синтаксических построений. Основная причина данного явления - усиление влияния разговорного синтаксиса на письменную речь, главным результатом которого оказался отход от «классических», синтагматически выверенных синтаксических конструкций, с открыто выраженными подчинительными связями и относительной законченностью грамматической структуры. В таком синтаксисе соблюдаются границы предложения и синтаксические связи внутри предложения. Существуя параллельно и отчасти приходя на смену такому синтаксису, все более активизируется и «захватывает позиции» в литературе синтаксис актуализированный - с расчлененным грамматическим составом предложения, с выдвижением семантически значимых компонентов предложения в актуальные позиции, с нарушением синтагматических цепочек, с тяготением к аналитическому типу выражения грамматических значений. Все эти качества синтаксического строя в избытке представлены в синтаксисе разговорном, обращение к которому со стороны книжного синтаксиса опирается на внутренние возможности языка и поддерживается социальными факторами времени.

Разговорный синтаксис как достаточно своеобразный феномен устной речи не поддается адекватному воспроизведению в речи письменной (естественно, без применения специальных обозначений в исследовательских целях). Такая запись текста обязательно потребует расшифровки, «перевода» с учетом действующих в языке правил грамматики и пунктуации, так как оттенки интонаций, степень длительности пауз, разводящих слова и указывающих на их позицию в высказывании, подчас заключают в себе больше смысла, чем наличествующие в речи слова и сочетания слов. Особенно затруднительными оказываются обозначения связей слов, если они не выражены лексически и грамматически. Разговорный синтаксис имеет свои нормы и особенности.

Вместе с тем, при обращении к письменным литературным произведениям отмечаются черты, явно свойственные иной, не книжной форме речи. Как правило, это оценивается как влияние разговорной речи, хотя вполне ощутимо, что это не точная копия того, что характерно устной форме реализации языка. Исстари существуя, в принципе, параллельно, разговорный и книжный синтаксис наконец-то встретились по-настоящему, дав вполне заметный результат - некое гибридное явление. Классический книжный синтаксис под мощным воздействием живой устной речи освободил себя от жесткости традиционных правил сочетаемости компонентов высказывания. В свою очередь и разговорный синтаксис в письменном варианте видоизменился, подчиняясь новой сфере своего применения, закономерностям построения письменного текста.

Таким образом и возникла проблема выявления путей вхождения разговорных конструкций в книжную письменную речь.

В современной письменной речи можно отметить два факта:

1. разговорные конструкции составляют больший или меньший процент синтаксических структур (процент зависит от характера текста и его назначения); сплошь разговорная речь в письменном тексте маловероятна;

2. конструкции эти явно вторичны, воспроизведены не в первозданном виде; в любом случае это имитация.

Последний факт приводит к необходимости выявления и осмысления путей вхождения разговорных структур в письменную речь, интуитивно нащупываемых приемов включения их в текст. В принципе, это новые структуры, имитирующие стадию перехода от разговорности к книжности. Они-то и включаются на правах системных в синтаксис, становясь не только фактом речи, но и языка.

О «разговорности языка» (в основном, его синтаксического строя) писал еще К.С. Аксаков, характеризуя письменный язык «донационального» времени (до 2-й половины XVII в.). Позднее, в XVIII в., когда создается новый тип литературного языка, начинает складываться так называемая «тяжелая конструкция», неудобная для обычного разговора. Это движение синтаксиса от «пишущегося разговора» (выражение К.С. Аксакова) к интеллектуализации литературного языка зафиксировано и в трудах представителей Пражской лингвистической школы. Грамматически это выражается в усилении синтетичности синтаксического строя языка. Синтетизм во второй половине XVIII - начале XIX вв. достигает своего предела. Это обнаруживается в четкости проявления подчинительных синтаксических связей и отношений, получающих эксплицитное выражение. Такой синтетизм начинает постепенно ослабевать со времен Н.М. Карамзина, и особенно А.С. Пушкина. Однако синтаксически развернутая, логизированная фраза с этого времени закрепляется в литературном языке как «классическая», принадлежащая сугубо письменной форме языка, и как таковая сохраняется и сегодня в наиболее стабильных и традиционных функциональных стилях, таких, как официально-деловой и собственно научный.

На смену единому развернутому высказыванию с непрерывностью и последовательностью синтаксической связи, с вербально выраженными подчинительными отношениями приходит тип высказывания расчлененный, без ярко (словесно) выраженной синтаксической связи, с нарушением и прерыванием синтагматической цепочки.

Часто расчлененность письменной речи создается именно за счет прерывания синтагматической цепочки путем увеличения длительности пауз между компонентами синтаксического построения, фиксируемых точками (вместо запятых). В результате общий облик современного синтаксического оформления текста резко меняется: фразы-высказывания становятся более динамичными, актуализированными:

Я шел по укатанной гладкой дороге. Затем - по испачканной конским навозом лежневке. Сокращая дорогу, пересек замерзший ручей. И дальше - мимо воробьиного гвалта. Вдоль голубоватых сугробов и колючей проволоки.

Сопровождаемый лаем караульных псов, я вышел к зоне. Увидел застиранный розовый флаг над чердачным окошком казармы. Покосившийся фанерный гриб и дневального с кинжалом на ремне. Незнакомого солдата у колодца. Чистые дрова, сложенные штабелем под навесом. И вдруг ощутил, как стосковался по этой мужской тяжелой жизни. По этой жизни с куревом и бранью. С гармошками, тулупами, автоматами, фотографиями, заржавленными бритвенными лезвиями и дешевым одеколоном... (С. Довлатов).

Из этих записей родился фильм Параджанова, потрясенного судьбой Караваевой. Черно-белое размытое изображение. Легкие взмахи рук, наброшенная на плечи шаль, едва различимое лицо, когда-то прекрасное. Трагический голос, уже не летящий, не звонкий - глубокий, грудной, «мхатовский». Порой чуть мелодраматический, экзальтированный стиль, на нерве, на пределе. Она играла страстно, взахлеб, словно добиваясь «полной гибели всерьез», доигрывая то, чего ей так недодала судьба. Актриса, которой не было с нами так долго. Актриса, которая сыграла по сути одну-единственную, но, как теперь бы сказали, культовую роль (АиФ, 2001, № 4).

Характерно, что даже «классическое» предложение с однородными членами и обобщающим словом в русле общей тенденции к расчлененности утрачивает свой обычный «нормативный» вид (запятые, тире или двоеточие, запятые):

Сухое чистое белье... Мягкие шлепанцы, застиранный теплый халат... Веселая музыка из репродуктора... Клиническая прямота и откровенность быта. Все это заслоняло изолятор, желтые огни над лесобиржей, примерзших к автоматам часовых (С. Довлатов).

Или отдельное оформление компонентов вопросительной структуры во встречном вопросе:

Что же это такое? «Муки» творчества? Постижение непостижимого? Стремление прикоснуться к божественному огню неуловимого совершенства? (Ю. Бондарев); Ждать, пока высохнет? Или когда уйдет вглубь вода? (В. Быков).

Тенденция к подобной расчлененности возросла именно под влиянием живой разговорной речи, которая не нуждалась изначально в выражении сложностей синтаксических взаимоотношений компонентов высказывания, поскольку эти логико-смысловые связи передавались здесь иными средствами - интонацией, паузами. Такие изменения отнюдь не ломали традиционного книжного синтаксического строя, произошла лишь активизация имеющихся в синтаксисе конструкций, заложенных в синтаксисе возможностей.

В тенденциях к «разговорности», проявившихся на новом этапе развития синтаксиса письменной речи, одновременно обнаруживается и внутреннее стремление синтаксиса к аналитизму. Путь этот идет через ослабление синтаксических связей, имплицитности их представления, через сжатие и опрощение синтаксических конструкций, через расчлененность синтагматической цепочки.

Разговорная речь, таким образом, в настоящее время оказывается и фактором внутреннего порядка при определении развития письменного книжного синтаксиса (рост аналитических черт), и одновременно фактором внешнего, социального плана (расширение средств массовой коммуникации приводит к расширению Круга задействованных в этой сфере социальной жизни коммуникантов, круга, который становится поистине массовым). В связи с Расширением сферы распространения разговорной речи значительно меняется и статус литературного языка в целом - в сторону его демократизации.

Ориентируясь на эти общие тенденции в синтаксисе, можно наметить и пути вхождения разговорных структур в литературный синтаксис и шире - в письменную речь.

Основной путь - расчленение высказывания, прерывание синтагматических последовательностей.

Второй путь - включение в высказывание компонентов, утративших свои «классические» грамматические связи, переставших их реализовывать.

Эти процессы можно проиллюстрировать примерами из современных публикаций.

Расчлененность синтаксиса хорошо передается с помощью присоединительных и парцеллированных конструкций:

Присоединение в чистом виде обнаруживается в рамках самого базового предложения, парцеллированное присоединение позиционно более самостоятельно (стоит после точки).

1. Присоединительные члены предложения:

Утро началось довольно скоро - с будильника, с торопливых маминых сборов (Р. Зернова); Я ее тоже люблю - за наряды, за красоту, за щебетанье это (Р. Зернова); И опять на станции свистнул паровоз - на этот раз отрывисто, коротко и точно с задором (А. Куприн); Снова наступило время «громкого голоса». Вот и дискуссии у нас прошли в «Литературной газете» - о публицистике и о публицистичности в художественной литературе (А. Адамович); Помню, как в Ленинграде вместе с Федором Абрамовым смотрел его «Деревянных коней» - во время гастролей Театра на Таганке (А. Адамович); Как найти, где искать литературе свой «микрофон» - для обращения к современной аудитории (А. Адамович); ...На диване очень часто спал Велимир Хлебников - во фраке, с манишкой и манжетами (А. Кончаловский); Через несколько минут он шел по той же аллее - один (С. Довлатов).

2. Парцеллированные конструкции:

Девушка говорила без умолку. Про Сибирь, про счастье, про Джека Лондона (В. Шукшин); Действовать, действовать надо... Плакать потом. Ночью. Когда-нибудь (Н. Ильина); Один ушел за кордон. В Грузию (МК, 1992, 24 июня); Вот я и в Быковке. Один. Топлю печь, пою песни, играю со Спирькой, который без ума от того, что появился хозяин, и от восторга чувств даже описался при встрече. На дворе осень. Поздняя (В. Астафьев); Этот год был темным от растаявшего снега. Шумным от лая караульных псов. Горьким от кофе и старых пластинок (С. Довлатов); Зло определяется конъюнктурой, спросом, функцией его носителя. Кроме того, фактором случайности. Неудачным стечением обстоятельств. И даже - плохим эстетическим вкусом (С. Довлатов); Что-то было в его рассказах от этого пустыря. Может, запах травы или хруст битых стекол. А может, бормотание кур, однообразие ромашек - сухое поле незадавшейся жизни... (С. Довлатов); Я в тот раз остановился на ужасах лагерной жизни. Неважно, что происходит кругом. Важно, как мы себя при этом чувствуем. Поскольку любой из нас есть то, чем себя ощущает (С. Довлатов); Мы оглядели бревенчатые стены. Небрежно убранную постель. Цветные фотоснимки над столом. Таблицу футбольного чемпионата, гитару, инструкцию по дрессировке собак... (С. Довлатов); Федор Иванович был уверен, что следователь пошел к генералу совещаться. Может быть, даже по вопросу о заключении Дежкина под стражу. Чтобы он не помешал дальнейшему следствию (В. Дудинцев); Сейчас, я считаю, главная проблема нашего государства - спасти детей. Чтобы они росли здоровыми, веселыми и разумными. Личностями, а не бездуховными и злыми маленькими эгоистами (Лит. газета, 1999, 24 февр.); Вон Дробышева в спектакле «Эдит Пиаф» играла великую актрису. Как будто ничего для этого не делая. Она не выясняла дотошно, как вела себя в тех или иных ситуациях великая актриса Пиаф? Нет. Выходила и просто была ею (Лит. газета, 1999, 13 янв.). Вот так же свистит ветер над тем полем, где лежит Сергей. Непохороненный, неоплаканный (Н. Ильина); А если пожениться, тогда семья получится. Родная, своя собственная (А. Рекемчук); В Лондоне много газет. Разных размеров, разных направлений, разных назначений, принадлежащих разным хозяевам (С. Образцов); Дверь открыла Кирилловна - Танина мать. Старуха долговязая, сутулая, в очках (А. Рекемчук); И у меня, Иринка, отец с матерью и с сестричкой... - взглянул на девушку, - тебе ровесница была бы... померли. От голода (М. Шолохов); С отцом приехали. По вербовке (А. Чаковский); Сам видел. Собственными глазами (А. Васильев); Весь зал всколыхнуло. А мы, русские, так прямо плакали. Почти что навзрыд! (Л. Любимов); Сейчас приготовлю кофе. Со свежими булочками (А. Коптяева); И Светлана Алексеевна поняла это не сегодня. Только не решалась сказать. Даже себе (А. Чаковский); Она ничьих жертв не требует и сама не хочет быть ничьей жертвой. Даже во имя любви (А. Рекемчук); Ничто так жестоко не оскорбляет человека, как авторское лицемерие. Потому что читатель справедливо убежден, что писательство - это не профессия, а жизненное призвание (К. Паустовский); В этих книгах ключ ко всему. Ко всей жизни (Н. Ильина); Блок тут прав на все сто. Но вот где он ошибается. Он берет душу, которая ищет счастья. Которая озабочена своими личными неудачами. Усталая, глухая, все ищет, ищет... такая и была у Кальяна. Ошибка поэта в том, что счастья искать нельзя. Обреченное дело (В. Дудинцев).

Никому не мешал. Как пейзаж (В. Маканин); Он вяло плелся по коридору. В потрепанном больничном халате (В. Маканин); В пятьдесят с лишним лет на ночь глядя следует читать. Книжку, журнал и чтоб в домашнем тепле (в теплом кресле) (В. Маканин); Трое, пришедшие к ней в тот вечер, вели долгий разговор о политике. О науке. О ведомственных дотациях, грантах и прочей застольной чепухе (В. Маканин); Вот и господин Смоликов, уже обретший литературную известность, сообщил Михаилу, что хочет поностальгировать. По былым временам. По нашей молодости - по андеграунду (В. Маканин); Посострадай, Смоликов. Мы ведь сострадаем всем и всему. Детям в больнице. Старикам. Забиваемым животным (В. Маканин); Они смирились (они вдруг и разом смирились). Не только со мной, продолжающим у них сидеть и медленно жевать. Но и с квартирой, с теснотой, с холодной погодой - и вообще со всем, что вокруг них. (С жизнью.) (В. Маканин); Не забыть ее голос. Искренний, взволнованный, готовый меня и мои тексты любить, бессмысленный крик из пустоты в пустоту (В. Маканин); ...Я не мог оторваться от вновь появившейся (вслед за улыбкой) чуть подрагивающей ямочки на его подбородке. Как наваждение. Прямо передо мной. Ямочка лучилась светом отраженной лампы (В. Маканин); Мир оценок прекратил свое существование. Как просветление. Как час ликования. Душа вдруг запела (В. Маканин); Иван Емельянович сидел за своим столом - человек, физически заметно сильный. Моих лет. Даже, пожалуй, за пятьдесят пять. Крупный, большой мужчина, с громадными руками. А речь словно струится - медленна и точна (В. Маканин); Разговаривали мы за круглым столиком [...]. Смеялись. А на плоскости столика Василек, балуясь, рисовал мелками широкую улицу и толпу на ней. Демонстрацию демократов. Конную милицию. Даже танк. (Кто знает!) Знамена (в три колера). Мелки крошились. Из-под мелков выскакивали туловища, шляпы, поднятые руки (В. Маканин); Кто знает, может, ради той давней боли человек и начинал сочинять повести. Из той боли. Что в свою очередь, оттеснив и переоформив, но так и не сняв боль, приводит к тому, чем и кем человек стал (В. Маканин).

Убеждаемся, что перестраиваться отнюдь не легче, чем строить. Порой даже сложнее (Лит. газета, 1987, 1 янв.); Усилитель, «микрофон» в литературе изобретен. Не сегодня, давно. Только литература пользуется им не всегда в одинаковой мере (А. Адамович); «Печальный детектив» - не документальная проза, но он рядышком где-то, совсем близко. Даже по приемам письма, когда используется монтаж правдивейших кусков, фактов жизни (А. Адамович); И здесь в начале всего и в основе - чувство. Чувство личной исторической ответственности за все на планете... Новое мышление обязывает просчитывать много ходов впредь. И сворачивать в сторону или назад поворачивать задолго до того, как взгляд упрется в край пропасти (А. Адамович); Встреча с министром оправдала наши надежды. Он был точно таким, каким мы его себе представляли: демократичным, контактным, непринужденным. Умеющим слушать. Никуда не спешащим, позволяющим спорить с собой. С обаятельной улыбкой и приветливым взглядом (А. Ваксберг); Но не в этом (желании, умении), видимо, дело. А в том, несет ли сама критика в себе потрясенность, взрыв правды о современном мире, которые определяют пафос, новизну той же «Плахи» (А. Адамович); День в аэропорту Монахов прожил в сумерках. Что бы ему ни предложила эта неуютная действительность, он все сносил. И жару, и тесноту, и бесконечное время... (А. Битов); Меня схватили за руку. Прямо на месте. Не отходя от кассы. От билетной кассы вокзала в Дюссельдорфе. Спустя почти месяц после моего приезда в эту страну. В субботу (Лит. газета, 1999, 16-23 июня); Разговор был о насущном. О структуре власти (АиФ, 2000, № 42); ...В свете последних данных науки преступлением становится даже неоправданное срывание цветка. И не по сентиментальным мотивам, а по чисто практическим, касающимся элементарного выживания (Лит. газета, 2000, 1 февр.); Все больные - дети. Даже когда им за семьдесят (АиФ, 2000, № 43); Всех космонавтов поражает, какая Земля маленькая. И как важно бережно относиться к ней, потому что из космоса хорошо видны результаты неразумной деятельности человека (АиФ, 2000, № 44); Анатолий Ким - тот редкий писатель, о котором позволительно говорить высоким слогом. Хотя бы потому, что он сам относится к миру с любовью возвышенной и нежной. Даже когда пишет об очень страшном, находящемся за пределами нормального человеческого понимания (Лит. газета, 1999, 16-23 июня); Вот смотрите: библиотекарь. Он выдает книги, работает за нищенскую зарплату. И даже если ее вообще перестанут выдавать, он останется. Потому что в этой каждодневной работе смысл его жизни. Это позиция (Н. Михалков); Такую речь толкнул, - продолжал Татарский. - Я тогда уже в Литинститут готовился - так даже расстроился. Позавидовал. Потому что понял - никогда так словами манипулировать не научусь. Смысла никакого, но пробирает так, что сразу все понимаешь. То есть понимаешь не то, что человек сказать хочет, потому он ничего сказать на самом деле не хочет, а про жизнь все понимаешь (В. Пелевин); Для меня было большой радостью, что в тот день я оказался у сестер как бы представителем нашей Церкви и нашей страны. Ведь для всех нас так важен этот чудесный урок. Не отвлеченный, а жизненный, практический. Урок подлинного христианского милосердия и служения людям (А. Мень); И вот ее первая книга перед нами. Изданная не где-то за океаном, а на родине Осипа Мандельштама, на родине Надежды Мандельштам (А. Мень); Это жесткая книга. Книга о капитуляции многих мыслящих и одаренных людей, о глубинных истоках драмы (А. Мень); «Я не боюсь смерти», - часто говорила она мне. И это была не фраза. Не самоутешение. К фразерству и иллюзиям у нее не было никакой склонности. Это была вера. Цельная, как и вся ее натура (А. Мень); С ней было легко, хорошо, весело. Как магнитом она притягивала к себе разных людей. Особенно молодых (А. Мень); И все же она писала. Рассказывала о горькой судьбе поэта. О бедах и маленьких радостях, о людях мужественных и робких, о предательстве и героизме. Получился некий срез эпохи. Портрет полный и субъективный. Очень субъективный. Но кто и когда писал объективные мемуары? (А.. Мень).

Отрыв от основного предложения, прерывистый характер связи в парцеллированных конструкциях, функция дополнительного высказывания, дающая возможность уточнить, пояснить, распространить, семантически развить основное сообщение, - вот проявления, усиливающие логические и смысловые акценты, динамизм, стилистическую напряженность.

Встречается и иной тип расчлененности, когда фрагментальность в подаче сообщений превращается в своеобразный литературный прием - расчленению подвергаются однородные синтаксические единицы, предваряющие основное суждение. Это могут быть придаточные или даже обособленные обороты:

Если мы не знаем о каждодневных предметах. Если мы не знаем о душе человеческой. Если мы не знаем, что такое электричество, то нам ли знать о значении и пределах искусства? (Н. Рерих); Когда тяжелое тело табуна проносится по речной отмели на заре, разрывая туман, взбрызнув до солнца огненную воду. Когда визжа пойдет под тобою вздыбившийся черный жеребец. Когда предчувствие скачки по широкому полю обожжет легкие. Наступает счастье (В. Чернов); Весною развесив облака цветущих яблонь вдоль холмов над озером. Зимой развернув облака заснеженных лиственниц, кленов и лип. Да берез. Осенней порой вздымая широкие тучи листвы не только над озером, а над всеми лесами. Так стоит поселок уже многие десятки лет в лесистом углу Опочецкого района, среди холмов и песчаных долин. Озеро Глубокое, и поселок назван Глубоким. Озеро давнее, со времен, которые никому ни вспомнить, ни запомнить не дано. Село тоже давнее. Вокруг села много легенд и слухов (Ю. Курганов).

Конечно, подобный тип расчленения нетипичен, он скорее иллюстрирует окказиональное употребление явления. Однако на общем фоне современного свободного, актуализированного синтаксиса он может быть объясним.

И, наконец, возможен и такой, правда, редкий случаи, когда парцеллированным оказывается подлежащее, выдвинутое в постпозицию:

...Погодка наконец выдалась - сено ворошить. А мне - сено не ворошить. Я - на свой чердачок-с. У меня творческий процесс-с. А только чего - не знаю. Разве вид из окна, в который раз, не суметь описать. Там-то как раз сено и ворошат. Баба и мужик. Костерочек в стороне развели. Отсюда не видно - кто (А. Битов).

Такой случай не характерен как частность (вынос подлежащего - главного члена, отсутствующего в основной структуре), однако он характерен своей причастностью к общим процессам в синтаксисе - склонности к чрезмерной расчлененности и структурной смещенности.

Расчлененность и одновременно утрата вербальных средств подчинительной связи создают специфический образ разговорности: А Енакаева там за пригорочком закопали. Потом лейтенант говорил из нашего полка. В госпитале встретились (В. Быков). Ср. с вариантом, проявляющим все логико-смысловые связи: А Енакаева там, за пригорочком закопали; об этом лейтенант говорил из нашего полка, с которым в госпитале встретились.

Расчлененность структур сказывается и в усиленном использовании двучленных (сегментных) конструкций, явно имитирующих разговорную непринужденность, иллюстрирующих отсутствие специальной структурной заданности, свойственной книжному синтаксису. Это прежде всего функционально разнообразные номинативы - препозитивные и постпозитивные.

Особенно большую группу составляют изолированные именительные (не реализующие ни одну из обычных схем простого предложения и не включающиеся в эти схемы в качестве составной части).

А.М. Пешковский относит их к «словам и словосочетаниям, не образующим ни предложений, ни их частей». Примерно те же синтаксические явления описаны в Академической грамматике в параграфе, посвященном «конструкциям, по форме совпадающим с номинативными предложениями, но не являющимися ими».

К «изолированным образованиям», свойственным разговорной речи, относит их и Н.Ю. Шведова.

Изолированные номинативы - это слова в именительном падеже, а также именные словосочетания с главным словом в форме именительного падежа. Поскольку изолированные номинативы не обладают признаками предложения (они лишены значения бытия и интонационной законченности; отдельно взятые.они не выполняют коммуникативной функции, что свойственно номинативным предложениям), они существуют только в составе синтаксических целых, т.е. всегда стоят при другом предложении, связываясь с ним логически и интонационно. Однако, не существуя самостоятельно, а только при другом предложении, они сохраняют, независимо от строения этого предложения, свою собственную форму неизменной.

Такие построения относятся либо к следующему за ним предложению, либо к предложению впереди стоящему. Таким образом, можно различать препозитивные номинативы и номинативы постпозитивные. Формально они схожи, функционально - различны.

Наиболее четки и определенны по своей функции номинативы в препозиции - это именительный представления, или именительный темы. Именительный падеж в таком употреблении определяется иногда как «именительный словесный». В принципе, препозитивные номинативы однозначны; их назначение - назвать тему последующего сообщения, т.е. вызвать представление о предмете, являющемся темой сообщения. Такое называние темы сосредоточивает внимание на ней, логически выделяет ее, что особенно важно для разговорной речи. Появление именительного представления прямо связано с актуальным членением речи. Это вынос наименования темы сообщения в актуальную позицию, например: Ах, икра! Ем, ем и никак не съем (А. Чехов); Чувства. Это область пристального внимания ученых («Неделя»). Такие синтаксические явления не могут быть отнесены к самостоятельным предложениям (номинативным), так как, несмотря на внешнюю изолированность своего употребления, они лишены грамматической и функциональной самостоятельности, поскольку не обладают значением бытия. В них нет и интонационной завершенности (даже при наличии точки!). В связи с этим представляется несколько противоречивым утверждение, что именительный представления - это разновидность номинативного предложения, где нет высказывания, а есть только постановка вопроса для размышления.

Изолированный номинатив, и в частности именительный представления, - конструкция разговорного синтаксиса. Именно в непосредственной речи, без специальной подготовки важную роль играют всевозможные эмфатические (выделительные) интонации и позиции. Одним из распространенных средств выделения важного слова (или части высказывания) является вынесение его в актуальную позицию, причем в данном случае речь идет не о простом выносе нужного слова в начало или в конец предложения. Речь идет о своеобразной форме подачи мысли, когда она преподносится как бы в два приема: «сперва выставляется напоказ изолированный предмет и слушателям известно только, что про этот предмет сейчас будет что-то сказано и что пока этот предмет надо наблюдать; в следующий момент высказывается самая мысль». При назывании используется абсолютно независимая форма - именительный падеж. Получается следующее: говорящему еще недостаточно ясно, как он оформит свою мысль, но он знает твердо, о чем он будет говорит, и это «о чем» проще всего дать пока в независимой форме называния и уже потом соединить это представление с другим.

Обязательная пауза после такого именительного - естественный момент для оформления говорящим следующего высказывания, для слушающего - это момент организации внимания, подготовки к последующему восприятию. Такая «ступенчатость» в подаче мысли очень ярко передает характер непринужденной речи, когда на предварительное обдумывание нет времени и оно совершается уже в самом процессе «говорения». Как отражение разговорного стиля находим такие конструкции в художественной литературе и газетно-журнальных статьях. «Употребляя такой именительный, говорящий, может быть, просто вызывает в себе то или иное представление с целью подготовки материала для предстоящей мысли».

Двучленные построения проявляются не только в употреблении именительного темы, но и инфинитивных компонентов в позиции именительного, в позиционных перемещениях частей сложного предложения с фиксированным порядком компонентов.

Некоторые примеры: Телепатия. Сколь различную реакцию вызывает это слово у разных людей («Наука и жизнь»); Рулетка! Вот вы не знаете о ней, а это очень интересно (Р. Рождественский); Правовой беспредел... Эти слова часто звучали со страниц печати, в передачах радио и ТВ (Труд, 1992, 3 дек.); Россия и Белоруссия. На душе тревожно (Лит. газета, 1997, 2 апр.); Сапоги... Ну куда от них денешься! Да зеленые крылья погон (Б. Окуджава); Гордость, гордыня - спесивость. Вот такое совершаем сошествие по ступенькам, от Пушкина, через Набокова, к своему нынешнему состоянию (Лит. газета, 1993, 17 февр.); Губы, губы! Он стиснул их до крови (Б. Пастернак); «Интеллигенция»... Да уж одно то, что возникли оттенки: «техническая» или «гуманитарная», наконец «советская», говорит: и поношения ее, не свободные от самоутверждения, и восхваления (то же самое) запоздали - и безнадежно (С. Рассадин); Снежинки... Их можно поймать. Так медленны они на лету (С. Щипачев); Десять тысяч километров по прямой!.. Это расстояние трудно было себе представить (А. Маковский); Амазонки... Мы с детства привыкли, что это только легенда («Вокруг света»); Журавли... Заваленный работою, вдалеке от сумрачных полей, я живу со странною заботою - увидать бы в небе журавлей! (В. Солоухин).

Активность именительного падежа проявляется еще и косвенно. В строе современного синтаксиса уже отработались специальные синтаксические позиции: самого именительного может и не быть, но место его оказывается как бы забронированным. На месте именительного в сегментном построении может быть инфинитив, целое предикативное объединение или иные словоформы, приобретающие функцию представления, например: Лежать на траве и смотреть на звезды - что может быть прекраснее и слаще! (В. Солоухин); Быть красивой, стройной, здоровой... Какая девочка не хочет этого! (Е. Назарова). (Ср.: Любить... Но кого же? На время не стоит труда. - М. Лермонтов.); Приспособление земных существ к неземным условиям - это реально, переброска их в другие миры - тоже... Но чтобы они изменили облик целой планеты - возможно ли это? («Вокруг света»). Другие падежные формы в функции представления: А у матери... - Что я у нее видел?; А в полеводстве - там разве нет культур, выгодных и невыгодных?; С сыном?.. С ним, конечно, проще.

Сегментность обнаруживается в вопросно-ответных построениях: Но что приводит в истинный восторг - так это лаконизм пушкинской прозы (В. Солоухин); Но кто радовал независтливое сердце дяди Паши, так это малые рыбаки-отроки Антон и Санька (В. Астафьев); Вот уж где не привился мемуарный жанр, так это среди архитекторов (Сов. культура, 1990, 7 апр.); Вот кого я еще не прощаю - так это Брюллова! Ну, что ему было картинку ту Александру Сергеевичу не подарить... (А. Битов); Ведь с чем было больнее всего расстаться - это с чудесами (М. Пришвин); Чем еще знамениты молоканские села - так это своей капустой (Труд, 1992, 3 янв.); Что больше всего беспокоит таможенников, сообщает австрийская газета «Курир», так это появившаяся мода на скорпионов и соответственно рост их контрабанды (Труд, 1995, 3 июня); Работал он всю жизнь и за страх и за совесть, а что не всегда все ладно выходило, так на то не вина его была, а беда (Б. Васильев); Что сверху моросит и в воздухе хлябь - на это уже не обращалось внимания (М. Пришвин); Что Николка не прав - об этом и толковать не стоит (А. Чехов).

Часты сегментированные построения с вопросительной частью во второй позиции: Талант!А что же он по сути такое? (И. Снегова); Разум на других планетах - каков он? («Вокруг света»); А человек, приступающий к изучению природы или своего собственного прошлого; - разве человек в неизмеримо большей степени, чем собака, тоже не вспоминает себя самого в своих предках, животных, растениях, в стихии неподвижных скал, в стихии огня, воды, ветра? (М. Пришвин); Праздничное настроение и светлость в сердце - где все это? (В. Астафьев); Двадцать месяцев - много ли это или мало в судьбе одного человека? («Неделя»); Сладкая ягода - где она? (МК, 1988, 20 авг.); Реформы - ради чего? (АиФ, 1994, 5 февр.); Крым. Что впереди? (АиФ, 1994, 5 февр.); Так называемый госзаказ, который нам представляли как панацею от всех бед, - что это сегодня по сравнению с кооперативным раем? (Сов. культ., 1990, 9 июня); Инициатива, созидание... Есть ли в нашей жизни что-нибудь более ценное, чем эти человеческие проявления? (МК, 1992, 24 июня).

Имитация разговорности особенно ощущается в сегментных построениях с подхватывающим именительный местоимением: Жизнь, она все-таки, в общем-то, ничего. В ней то клюет, то не клюет (В. Астафьев); Офицеры, они больше о деле пеклись (В. Быков); Врач, он ведь не Бог (В. Быков); Голос твой - он звончей песен старой сосны (А. Блок); Любовь - она бывает разной. Бывает отблеском на льду. Бывает болью неотвязной. Бывает яблоней в цвету (О. Высоцкая); А Борис - он человек сильных и быстротечных чувств (Р. Зернова); У каждого свое занятие и своя столовка. Природа, она никого не обижает, сынок, и все для нее равны (Б. Васильев); Закон, он хитрый. Он, извини-подвинься, о-о-о! (В. Распутин); Путешествия &nbso;– они обладают волшебным свойством, они удивительно удлиняют жизнь (М. Алигер); Прославленный Дон-батюшка, он казался не таким уж широким (В. Тендряков); Пулемет, закопанный под скирдой, тачанка, отведенная в крестьянскую клуню, - они перестают быть боевыми единицами (И. Бабель); Мальчик лет семнадцати... Он быстро верить перестал Христу и деру дал из мирной семинарии, предпочитая револьвер - кресту (Е. Евтушенко); - Скажите, а вот эти Малютины работы - они что, проходят иногда? (В. Пелевин); Тягач - он как танк, только без башни (Комс. правда, 1989, 9 февр.); Волгарь - он русский, и татарин, и мордвин, и чуваш... (Правда, 1990, 12 июня); ...Моя история в общем и целом банальна, хотя и объективно противоестественна. Но мелочи, мелочи - они не дают мне покоя. Они привносят в эту заурядную по нынешним меркам драму атмосферу чего-то дикого, первобытного. Ощущение какого-то космического холода, вакуума, в котором человек существовать не может по определению. И тем не менее существует (МК, 1994, 15 марта).

Такие конструкции квалифицируются в работах по практической стилистике как стилистически дефектные, с плеонастическим местоимением (см., например, рекомендации Д.Э. Розенталя). Однако при учете общего расширения сферы спонтанного общения не только личного, но и устного публичного, при котором значительно ослабляется официальность, при рождении новых жанров публичной речи в сфере массовой коммуникации, когда усиливается момент размышления на ходу, интимизации общения, такие формы речи оправдывают себя, недаром они активно проникают в литературные источники.

Экспансия именительного падежа осуществляется на широком фоне общей тенденции к ослаблению спаянности компонентов цельнооформленных синтаксических единиц. Особенно част именительный в постпозиции, когда его функции заметно расширяются. Постпозитивные номинативы, замыкающие двучленное экспрессивное построение, могут иметь значение определительно-конкретизирующее, причинное, пояснительное, оценочное, объектное и др., например: Рисунок пошел по рукам. Там и говорить оказалось не о чем: портрет как портрет. Мужик с очками. Очки со стеклами. (Все правильно и понятно. Искусство!) Стекла очков с бликами. Блики, само собой, с игрой света, а свет с намеком на Жизнь... (В. Маканин); Пауза. Взгляд. Потом в палате: проснулась. Бледное личико. Глаза с надеждой (Н. Амосов); К нему подошла маленькая женщина с мальчишеским лицом, задумчиво-плутоватым и смешливым. Голубая майка. Стриженые волосы (В. Панова); О Медведеве скорблю. Голоден и холоден. Студент (А. Чехов); Разжимая скрюченные пальцы, она испытывала некоторое удовольствие от кратковременной острой боли в расправленных суставах. Начинающийся артрит (Н. Ильина); Вода казалась очень чистой, незамусоренной, но темной - осенняя вода (Ю. Трифонов); Журналисты читают материалы друг друга без особых эмоций - профессия (Моск. новости, 1993, 23 мая); До чего Буланова довели! Колхозники! (Г. Николаева); Морячок идет по городу - бескозырка, брюки клеш (Ю. Друнина); Вспомнил я про яму в конюшне. «А ну-ка, говорю, давайте поглядим, что там сейчас». Пошли туда - новый пол, недавно настланный (В. Овечкин); Утром не захотели везти на пароме: ветер (А. Чехов); 14 мая мне опять не дали лошадей. Разлив Томи (А. Чехов); На льду реки по воскресеньям шумит-гудит кулачный бой. Круты сердца. Жестоки нравы. Глухой сибирский городок (К. Лисовский); Вот тут-то Роман Харитонович и струсил, когда я пришел после гражданской войны. Новая власть, новые порядки (В. Овечкин).

При выражении причины, изъяснения, оценки именительный функционально соответствует придаточному предложению, но его своеобразие заключается в том, что он не выражает логического утверждения, а только называет его тему.

Довольно распространенным в современном русском языке синтаксическим построением является конструкция с изолированным именительным в назывной функции, подхватываемым далее местоименным наречием так. В отличие от именительного представления его можно назвать именительным называния. Такие построения всегда однотипны в структурном отношении: это вынос в акцентируемую позицию части предикативного члена, употребленного в независимой форме с функцией называния, далее следует указывающее на данный предмет наречие так и остальная часть предложения с неизменной структурной схемой - предикат (формы глаголов «назвать», «называть»), субъект и объект; наличие всех указанных компонентов обязательно, допускается лишь варьирование порядка их расположения и пропуск указания на субъект, когда нет надобности в его конкретизации или когда он вообще устранен из мысли. Примеры: «Острова среди ветров» - так назвал свою книгу о Малых Антильских островах известный шведский исследователь и путешественник Бенгт Шегрен («Вокруг света»); «Скорая лингвистическая» - так назвали эту новую службу помощи, которая появилась в Ленинграде; Одесский полк, так называли его в армии и в городе просто потому, что он был единственным авиационным полком на нашем плацдарме («Новый мир»); Возрожденная из пепла - так теперь можно назвать эту женщину со скорбно-спокойными глазами («Вокруг света»).

Естественно, что схема несколько видоизменяется, когда объект представляется в виде грамматического подлежащего: «Хозяин тайги» - так называется картина, которая снимается на киностудии «Мосфильм». Ср. то же самое при постпозиции: Так мы и прозвали ту загородь - «хозяйская конюшня» (В. Овечкин).

Итак, препозитивный номинатив в принципе функционально однозначен - это «именительный представления» и близкий ему по значению «именительный называния». И в том и в другом случае номинатив, предваряя предложение, сосредоточивает внимание на обозначаемом им предмете, явлении, которые выступают, таким образом, как исходный пункт рассуждения, его отправная точка, смысловой и структурный стержень.

Что же касается номинативов постпозитивных, то они функционально богаче, разнообразнее. Возможность объединения их объясняется общим формально-структурным признаком: форма именительного падежа и функционирование только вместе с соседствующей структурой, в виде сложного синтаксического объединения. Отдельное существование таких номинативов (и препозитивного и постпозитивного) невозможно, они употребляются только как часть сложного синтаксического объединения.

Некоторые постпозитивные номинативы функционально повторяют номинативы препозитивные, т.е. называют тему сообщения, но поскольку они располагаются после сообщения, то, естественно, служат цели раскрытия содержания подлежащего, данного в общей, неконкретной форме: Какая это огромная и сложная дистанция - двенадцать месяцев... («Неделя»). Однако чаще номинативы, помещенные после высказанного суждения (или вопроса), способны фокусировать в себе целый комплекс мыслей, образов, связанных обычно с передачей воспоминаний о чем-либо значительном и важном. Это толчок для развития мысли, для штрихового изображения сменяющих друг друга образов и картин. Вот пример: И вдруг он понял: вот с кем он прожил все эти годы странствий и обманов, вот чьи он фотографии возил на дне пустых дорожных чемоданов. Да, девочка. И голубой дымок, и первых встреч неясная тревога, и на плечи наброшенный платок, казенный дом, и дальняя дорога (К. Симонов).

Постпозитивный номинатив «Да, девочка» сохраняет в себе функцию представления, ср.: Да, девочка... Вот с кем он прожил все эти годы... Однако постановка его после высказывания дает возможность присоединить еще ряд номинативов, передающих сложную картину воспоминаний, представленных в виде нескончаемой цепи.

Номинатив, завершающий предложение (обычно оформленный как синтаксическая единица, стоящая после длительной паузы - на письме после точки), более емок по содержанию, нежели номинатив в препозиции: препозитивный номинатив функционирует в качестве темы последующего сообщения, тогда как постпозитивный номинатив не только тема предшествующего сообщения (в обобщенном виде), но и часто толчок к последующим суждениям. Эмоциональные и семантические возможности такой конструкции чрезвычайно богаты. Подчас функция исходной темы вовсе исчезает у номинатива, и его назначением становится фиксация смены последующих впечатлений, выливающихся в новые представления, сменяющие исходные. Примеры: Ведь только что жила еще на свете. И вдруг ушла. Играющие дети, чужие окна, темная стена (К. Симонов); Я хочу, чтоб ты в штормах любых научился мужеству у них, чтобы страха никогда не знал, чтоб лицом встречал девятый вал!.. Реют чайки низко над водой... Берег океана. Мыс Входной (К. Лисовский). Довольно часто такой синтаксический прием используется не столько для передачи сменяющих друг друга представлений, связанных с высказыванием, сколько для выражения эмоционального настроя: Зачем письмо? Ну, тяжело и пусть. Глухая ночь. Табачный пепел, грусть... (П. Шубин); Он все ходил по крепости, бедняга, все медлил влезть по сходням корабля... Холодная казенная бумага, нелепая любимая земля... (К. Симонов).

Кроме такого номинатива, очень близкого к именительному представления, распространены и другие функциональные типы постпозитивного номинатива, в смысловом отношении более тесно связанные с предшествующим сообщением, а в грамматическом - с номинативным бессказуемно-подлежащным или неполным предложением. Однако функционирование его только в составе синтаксического целого (совместно с предшествующим предложением) допускает толкование его как конструкции непред-ложенческого характера.

Перечисленные здесь функции постпозитивного именительного, естественно, не исчерпывают всех возможных случаев. Важно то, что все они объединяются общим синтаксическим свойством: свое функциональное качество приобретают в результате воздействия предшествующего контекста и как самостоятельная синтаксическая единица не существуют, именно этим они отличаются от номинативных предложений, которые сами по себе, безотносительно к предшествующему и последующему предложению выражают значение бытия, утверждают его существование или указывают на его наличие в плане настоящего. Таким образом, все эти частные значения постпозитивного номинатива всецело определяются функционированием данной синтаксической единицы в конкретных речевых контекстах. С точки зрения стилистической, это очень экономное средство выражения, вполне соответствующее требованиям лаконичной и вместе с тем насыщенной смыслом речи. Только разговорная речь могла послужить основой для формирования таких емких по содержанию конструкций, так как именно в устной речи имеется возможность использовать интонацию как средство выражения необходимого содержания. Своеобразная интонация, объединяющая постпозитивный номинатив с предшествующим предложением (а иногда и рядом предложений), является как бы компенсатором отсутствующих, но логически возможных словесных компонентов описательной конструкции (в виде самостоятельного предложения), способной выразить развернуто то содержание, которое передается одним только номинативом. Ср., например: Подле отеля был новый, двухэтажный дом, внизу двери открыты настежь. Мы заглянули: магазин (М. Гончаров). - Мы заглянули: то, что мы увидели, был магазин. Первый способ передачи мысли более удобен и выразителен, и интонация при таком способе выражения несет на себе очень большую нагрузку. При втором способе интонация играет меньшую роль, так как необходимый смысл выражен словесно.

Изолированный именительный (препозитивный и постпозитивный) - явление довольно распространенное в современном русском языке, безусловно, связанное с разговорным синтаксисом, одной из главных черт которого является стремление к расчлененности и аналитизму. Последнее сказывается в наличии независимых исходных форм слов и словосочетаний как структурных элементов более сложных синтаксических построений. Почему это черта именно разговорного синтаксиса? Прежде всего потому, что здесь допускается возможность отступить от строгих синтаксических норм языка, от «интеллектуальных» конструкций, которые, естественно, представляются несколько обременительными при обмене мыслями во время устной беседы. Слушающему легче воспринять мысль, а говорящему оформить ее, когда эта мысль подается в несколько речевых тактов. Информация, таким образом, поступает расчленение, с целью более легкого и быстрого ее усвоения. Такой способ передачи мысли служит еще и другому: он помогает выделить логически основной момент высказывания, выдвинуть его на первый план во что бы то ни стало, даже если придется поломать «классические» синтаксические структуры. Возьмем пример: Мещанские песни... «Маруся отравилась». По существу говоря, это классическая баллада (С. Маршак). А вот как могло бы выглядеть это сообщение, если все компоненты его мы поставим на «обычные» для них места: По существу говоря, мещанские песни, в частности «Маруся отравилась», - это классическая баллада. Первый вариант имеет явно эмфатический характер, причем выделение в нем осуществляется посредством синтаксической позиции. Таким образом организованное сообщение безусловно эмоционально сильнее (ср. второй вариант). Вот почему номинативы так часто используются в художественной литературе, а также в газетно-журнальных публикациях, где задача эмоционального воздействия на читателя имеет не меньшее значение, чем передача определенной информации, и по той же причине такие конструкции отсутствуют в стиле научном, функциональное назначение которого совсем иного плана.

Итак, аналитизм, лаконичность, эмфатизм - качества, свойственные современному синтаксису и отраженные в номинативных структурах, обусловлены и стимулированы речью разговорной, хотя внутренние потребности языка в движении к расчлененности вполне очевидны.

Среди двучленных конструкций особое место занимают разъяснительно-пояснительные, состоящие сплошь из форм именительного падежа. Такие конструкции активны в заголовках, в названиях газетных и журнальных рубрик. Они предельно кратки и броски, в какой-то мере рекламны и, следовательно, эмфатичны. Строятся по схеме: название общей проблемы и конкретизирующие частные аспекты и детали или название места и события. Например: Роман: традиции и поиск (Лит. газета, 1971, 10 марта); Жатва: время, темпы, качество (Изв., 1971, 14 авг.); Крым: цветущий миндаль на фоне взрывов (Лит. газета, 1998, 11 февр.); Нижний Новгород: квартиры в кредит (Труд, 1997, 16 дек.). Еще примеры из газет (Лит. газета, ВМ, Правда и др.): Критика: опыт, проблемы, задачи; Рига: круглый стол поэзии; А. Блок: неизданное наследие, Гости из Космоса: сказки для взрослых, Наука и лженаука: четыре вопроса ученым; Архитектура: комфорт, экономика; Парагвай: жертвы сговора диктаторов. Второй именительный может приобрести функцию вопроса: Массовая литература - новый феномен? (Лит. газета, 1971, 24 марта).

Увлечение подобными заголовками привело к тому, что под такую конструкцию стали подгоняться и многие другие, с иными смысловыми отношениями: Фильмы, фильмы: алгебра и гармония (Лит. газета, 1971, 18 авг.); Пешеход и автомобиль: вид сверху (Лит. газета, 1971, 24 марта). Ср.: Вид сверху на пешехода и автомобиль; Алгебра и гармония фильмов. В целом это расчлененные структуры без видимой грамматической связи.

Расчлененные синтаксические конструкции - как парцеллированные, так и сегментные - реально существующее явление в современном русском литературном языке, стимулируемое разговорной речью. В структурно-грамматическом отношении и по смысловым функциям парцелляты и номинативы не однородны, но они объединяются прерывистым характером синтаксической связи, разрывом с основным, базовым высказыванием, логическим и интонационным выделением. С одной стороны, и те и другие предельно самостоятельны (стоят вне предложения), но, с другой стороны, полностью зависимы от базового предложения (вне связи с ним не обнаруживают своего функционального качества). В этом их контекстуальная зависимость. И в этом их роль в процессе нарастания аналитизма в строе русского языка.

Широкое распространение расчлененных конструкций как в устной речи (личной и публичной; на радио и ТВ), так и в речи письменной разных жанров - свидетельство общеязыковой значимости данного синтаксического явления. Экономность, смысловая емкость и стилистическая выразительность конструкций вполне соответствуют внутренним потребностям и возможностям языка, стимулируемым социальными потребностями времени. Парцелляция предполагает расчленение высказывания на неограниченное число частей. При этом расчленении сохраняются те же отношения и формы связи, которые могли бы быть в нерасчлененной, непарцеллированной конструкции. При сегментации высказывание членится на две части, отчетливо противостоящие друг другу; и отношения между этими частями устанавливаются особые - темы и повода высказать ее или суждения по поводу этой темы, либо вопроса по поводу этой темы. Причем первая часть конструкции - именительный или структуры, занимающие его позицию, - синтаксически независимая. Функция сегментации - в выделении и подчеркивании обоих членов конструкции. Именительный темы, кроме функции называния, имеет еще и дополнительную роль - подготовки к последующему восприятию. Сегментированные конструкции представляют собой структурно цельнооформленные построения, их двучленность определяется структурной заданностью. Парцелляты же структурно не обязательно предусмотрены. Отсекаемые члены предложения не предусмотрены структурой базового предложения и легко могут быть изъяты, их роль не структурная, а выделительно-акцентирующая.

Явления парцелляции и сегментации значительно меняют общий облик, ритмико-мелодический рисунок современного синтаксиса. Свободные, аналитические построения становятся в ряде жанров письменных текстов ведущими. Актуализированность, подчеркнутая порционность в подаче сообщений особенно обнаруживается на общем фоне номинативных структур, в том числе и собственно номинативных предложений. Вот один из примеров подобного конструирования текста:

Лязг гусениц. Пыль. Броня. Бегущий впреди колонны на привязи со связанными сзади руками местный подросток Гулям Сохи. Он выполняет роль наводчика.

Встающее солнце, жерла тяжелых пушек - беспощадные, мертвые, изрыгающие смерть. Задранные хоботы минометов, сеющие смерть. Шакальи силуэты боевых вертолетов, рыскающие по небу и несущие смерть. Танки в пшеничных полях.

И ясное, сразу - жаркое утро.

Все деревни на огромном пространстве окружены броней. Редкие выстрелы.

Первый пленный. Наводчик опознал в нем врага. Афганец одет прилично. Оружия при нем нет (В. Снегирев. Про войну. - Комс. правда, 1989, 9 февр.).

Или еще:

Интеллигенты... Доктор Гааз. Мать Тереза. Мать Мария. Альберт Швейцер. Анатолий Кони. И миллионы других - вы их знаете. Ужаснувшийся насилию. Подавший нищему. Укрывший от погрома. Восставший из огня. Пригревший сироту. Приголубивший прокаженного. Крикнувший: «Не троньте его!» Интеллигентность - волшебная гавань, открытая любым кораблям... (Т. Толстая. Интеллигент).

В настоящее время, как было показано выше, не вызывает сомнения факт широкого влияния синтаксиса устно-разговорной речи на современный письменно-литературный язык. Общее влияние синтаксиса разговорной речи усматривается обычно в появлении у речи письменной таких характерных черт, как расчлененность речевой цепи, активизация свободных синтаксических форм, ослабление спаянности компонентов синтаксических конструкций, их облегчение и контаминированность, актуализация и сегментированность построений и т.п. Устно-разговорная речь постоянно пополняет письменно-литературный язык своеобразно оформленными конструкциями, которые выходят за рамки нормативной грамматики. Однако письменный язык, как язык, предполагающий обдуманную фиксацию и оформление сообщений, не просто копирует разговорные формы, а своебразно приспосабливает их к типу письменного общения, усваивая и имитируя «разговорную ситуацию» - неофициальные условия общения, персональность коммуникации, которые обусловливают имплицитность и неполноту высказывания, ослабление заботы о форме выражения и т.д.

Непосредственность общения исключает возможность предварительного обдумывания, а потому устная речь полна непринужденных форм, грамматических сдвигов, пропусков, повторов, усечений, эллипсисов, интонационных выделений. Эти качества определяют аффективные элементы языка, которые, уже как стилевые, закрепляются в письменной речи и образуют некое стилевое единство.

Одной из заметных черт разговорного синтаксиса, отраженно воспроизводимой в письменно-литературном языке (естественно, только в видах и жанрах литературы, допускающих свободное воздействие разговорных фактов языка), является смещение и взаимопроникновение синтаксических построений, обилие переходных типов. Это прежде всего проявляется в предикативной осложненности предложения. В данном случае имеются в виду не обычные семантико-структурные осложнения предложения, которые наблюдаются при включении в структуру предложения вводных, вставных, присоединительно-пояснительных и обособленных конструкций, а нечто, выходящее за рамки «нормативной ос-ложненности». Это включение в состав предложения предикативных единиц, замещающих синтаксические позиции членов предложения. Такое явление контаминации имитирует сам процесс говорения: мы словно наблюдаем формирование мысли на ходу, соскальзывание с одной конструкции на другую, когда поиски подходящих «классических форм» предложения оказываются затрудненными из-за непосредственности общения и отсутствия возможности обдумывания и продумывания формы высказывания.

Элементарным случаем замещения позиции члена предложения предикативной единицей являются примеры типа Живем по принципу «человек человеку друг», где предикативная единица человек человеку друг вовлекается в сферу связей слов, передавая атрибутивное значение при субстантиве. Входя в систему связей слов, такие предикативные единицы, лишь формально повторяющие структуру простого предложения, по существу теряют свои предложенческие признаки и даже приобретают способность распространяться обычным для слова способом, т.е. присоединяют к себе определительные члены: От его приветливого «я вас ждал» она повеселела (Б. Полевой). Близки к данному типу осложнения простого предложения конструкции с предикативными фразеологизированными единицами: Лиза не бог весть какая красавица (А. Чехов); а также предложения с «ослабленными» придаточными: Мы, конечно, продолжали делать что хотели (Б. Полевой). Такое вхождение предикативных единиц в структуру простого предложения в целом не нарушает его «квалификационного» качества, поскольку единицы эти выполняют функциональное назначение обычных членов предложения и в принципе теряют свои предикативные признаки. Функциональное уподобление - явление достаточно распространенное и отнюдь не новое в литературном языке, но широко распространенное в современном языке.

Есть и иные типы вхождений предикативных единиц в систему отношений членов простого предложения. Именно они и осложняют предикативную основу предложения. Такое осложнение ломает структуру, квалификационные признаки предложения становятся нечеткими. В этих случаях структурная переходность (в частности, от простого к сложному) очевидна и столь же очевидна стилистическая отмеченность предложений. Наиболее распространенным типом подобных конструкций являются контаминации простого двусоставного предложения и придаточной: в качестве сказуемого придаточная часть (со словами когда, где, чтобы), включаемая в отношения подлежащего-сказуемого с помощью связки это: Самая поздняя осень - это когда от морозов рябина сморщится и станет, как говорят, «сладкой» (М. Пришвин); Киж-озеро - это где раньше рыбаки семь лет рыбу ловили, а другие семь лет на том месте траву косили (М. Пришвин); Не первый увиденный грач весной самое главное, не скворец, а главное - это чтобы нога твоя встретилась с землей (М. Пришвин); Литература - это когда читатель столь же талантлив, как и писатель (М. Светлов); Мания величия - это когда мышь вообразила себя кошкой и сама себя съела (М. Светлов); Романтика - это когда человек стоит на земле, но поднимается на цыпочки, чтобы дальше и выше видеть. Беда, если он оторвется от земли, тогда он пропал. Никакой настоящей романтики не будет! (М. Светлов); Настоящий праздник - это когда три дня не учатся и не работают. И когда демонстрация и еще салют (Г. Малтынский); Самый трогательный момент в Ясной Поляне - это когда в толпе по дороге к могиле Толстого смешиваются важные министры, именитые писатели, крестьяне из соседней деревни, тульские школьники и дошколята, религиозные паломники (Лит. газета, 1998, 16 сент.); Старость - это когда неблагоприятных дней больше, чем оставшихся (Лит. газета, 1999, 7 апр.); На языке специалистов такой стресс называется доминантный, а проще говоря - это когда, что бы ты ни делал, одна мысль не идет из головы (АиФ, 1999, № 2); Горе - это когда срываются планы, когда уходит то, что принадлежит тебе по праву сильного (С. Есин); Хорошая пресса - это когда пишет профессионал, а не дилетант с гипертрофированным воображением. Когда критик дает творческой личности возможность подробно рассмотреть себя как бы в зеркале (АиФ, 1990, № 43); После ординатуры в МОНИКИ он остался здесь работать. Операции у себя в отделении, ночные дежурства (за восемь лет работы - полтора года одной только ночной работы), срочные вызовы в область - это когда анестезиологи на месте не справлялись и пациент был в опасности (МК, 1980, 20 ноября); Подписная компания - это когда газеты и журналы ближе к осени начинают убеждать читателей: в будущем году мы станем еще острее и интереснее (Комс. правда, 1990, 6 ноября); Счастье - это когда ты кому-нибудь нужен, - говорит она. - Если все время ныть и думать о плохом, жалеть себя, то все это плохое навалится и раздавит. Надо улыбаться даже через силу и научиться радоваться мелочам. Солнечному утру, хорошей книге, общению (АиФ, 1999, № 15); Но есть инфляция понятий: это когда невозможность достигнуть общественного согласия заставляет выбрасывать в обиход все новые и новые понятия, словосочетания в надежде хоть до чего-нибудь договориться (Лит. газета, 1991, 22 мая); Демократия - это когда еще не знают, кого слушаться, но уже знают, кого не слушаться (Лит. газета, 1992, 29 янв.); Кризис власти - это когда народ начинает ее бояться (Лит. газета, 1995, 28 июня); Везет - это не когда действительно везет, а когда есть изменения к лучшему по сравнению с невезеньем (В. Распутин).

Интересно, что такой разговорный тип предложения настолько прочно утвердился, что во многих газетных жанрах (репортаж, очерк, фельетон и др.) стал естественной формой выражения мысли: В чем же она состоит, его справделивость? Может быть, в создании ему равных условий для подвига, для творчества? Чтобы он тоже, как другие, мог не спать ночей над изобретением, мучиться, пот проливать? Нет, зачем же! Справедливость - это чтобы другим тоже было худо, горько (Лит. газета, 1977, 30 марта); Первый признак развала - это когда люди уходят с предприятия, а на оставшихся растет нагрузка (Сов. Россия, 2000, 19 авг.). Тексты, допускающие подобные структуры, в стилистическом плане однотипны - это тексты, передающие непринужденный тон общения, живые, разговорные интонации, тексты, имитирующие сам процесс размышления, спонтанность в выражении мысли. Такие конструкции встречаются даже в научно-популярных статьях, в терминированной речи, что еще более свидетельствует о широте распространения их в печати. Особенно характерны такие структуры в прозе, целиком построенной как размышление, как разговор с собой, например, у М. Цветаевой в очерке «Мой Пушкин», который представляет собой прозу-воспоминание, психологическое исследование: - А что значит «И на счастье Петрово»?.. Петрово - понимаешь? Счастье - понимаешь? (Молчу.) Счастья не понимаешь? - Понимаю. Счастье - это когда мы пришли с прогулки, и вдруг дедушка приехал, и еще когда я нашла у себя в кровати... - Достаточно. На счастье Петрово значит на Петрово счастье. И далее: И опять встал под гигантский - в новый месяц! - вопросительный знак: Кто ? Когда Петр - то всегда: кто? Петр - это когда никак нельзя догадаться. Примерно то же у В. Маканина: Соседствующий кусок юности - это когда я, студент университета, приехал в поселок, там умерла моя двоюродная или даже троюродная тетка, а я пришел (кто-то сказал: пойди! пойди!) в ее дом и по молодости слонялся там, не зная, что делать.

Конструкции, построенные по схеме «существительное + связка это + придаточное (когда, где, чтобы), имеют варианты в расположении компонентов, что выявляет гибкость структуры и ее приспособляемость к актуальному членению речи. Вот некоторые примеры: Пушкин меня заразил любовью. Словом - любовь. Ведь разное: вещь, которую никак не зовут - и вещь, которую так зовут. Когда горничная походя сняла с чужой форточки рыжего кота, который сидел и зевал, и он потом три дня жил у нас в зале под пальмами, а потом ушел и никогда не вернулся - это любовь. Когда Августа Ивановна говорит, что она от нас уедет в Ригу и никогда не вернется - это любовь. Когда барабанщик уходил на войну и потом никогда не вернулся - это любовь. Когда розовогазовых нафталинных парижских кукол весной после перетряски опять убирают в сундук, а я стою и смотрю и знаю, что я их больше никогда не увижу - это любовь (М. Цветаева); Когда у Булгакова генералу Хлудову является повешенный им вестовой Крапилин, одни раз, другой, преследует его - это жутко. Когда у Плучека то и дело появляется актер в образе повешенного вестового Крапилина - это... в лучшем случае никак (Комс. правда, 1978, 3 февр.); Когда в Малом театре раздвигается занавес и мы видим фотографию юной гимназистки Любы Яровой, - это ведь не просто деталь оформления. Это еще одно напоминание о том, что совсем молодым людям приходилось перекраивать свою судьбу и судьбу страны (Комс. правда, 1978, 3 февр.).

Возможны и другие перестановки: Это дружба - когда о руках и губах забывают, чтоб о самом заветном всю ночь говорить торопясь (К. Симонов); Зачем это - чтобы на весь коллектив легло? (А. Рекемчук); Первое, что я узнала о Пушкине, это - что его убили (М. Цветаева). Возможны и пропуски связки: А главная нужда - чтобы удалось себя и мир борьбы и потрясений увидеть в обнаженности осенней (Е. Евтушенко).

Вторая часть конструкции может выступать и в виде парцеллята: В кино есть такое определение - синхронность. Это когда звук совпадает с изображением (М. Светлов); Молевой сплав - это он знал. Это когда спиленное бревно толкают в речку и оно само по себе плывет (Г. Комраков).

Часто встречающийся вид контаминации простого и сложного предложения - это включение придаточных предикативных единиц в однородные ряды членов предложения. Такие предикативные единицы соединяются обычно союзом и со словоформами в функции либо объектных, либо определительных членов. Примеры такого объединения находим даже в классической литературе: Я думал уж о форме плана и как героя назову (А. Пушкин); Была у него на этот счет особенная мысль, скрытая ото всех и которую он очень боялся (Н. Гоголь); Вчера видел кошмарный сон о герцогине Ольденбургской, и как меня бросили «под сводами», и как я жалуюсь и сержусь на всех тревожащих меня (Л. Толстой); Вы спрашиваете про ваши лица и что я заметил в них (Ф. Достоевский); Ему представилось - люди в конюшне не просто пешие люди, а все они конные и что у каждого есть свой особенный конек и оттого-то они не хотят спешиться и работать простыми людьми на канале (М. Пришвин); Так иногда раздражает непрестанный, скучный, как зубная боль, плач грудного ребенка, пронзительное верещание канарейки или если кто беспрерывно фальшиво свистит в комнате рядом (А. Куприн); Захочешь лечь, но видишь не постель, а узкий гроб и - что тебя хоронят (С. Есенин). Реже встречается подобная контаминация при противительных союзах: Не камень раскаленный - причина радости, а что другой человек о тебе подумал и свое добро тебе же тут и отдаст в этом тепле (М. Пришвин).

Изобилует подобными построениями современная газетно-публицистическая и критическая проза. Язык периодики - это необходимый и важный этап на пути разговорных конструкций к литературному употреблению. Это та «апробация», без которой немыслимо изменение норм. Вот некоторые примеры: Недавно я прочитал в большой статье И. Эренбурга «Необходимое объяснение» справедливую мысль об идейном и художественном росте нашего народа и что в то же время читатели сегодня «требуют литературы более значительной, более сложной, более глубокой» (К. Зелинский); Шрагину вспомнился родной Ленинград и как он - школьник - получил комсомольский билет из рук участника октябрьского штурма Зимнего (В. Ардаматский); Ему вдруг захотелось тепла и чтоб зима тоже была теплая (В. Ардаматский); Нам только рама нужна и чтоб на ней был номер (В. Ардаматский); К сожалению, только обстоятельная, параллельно с демонстрацией лекция могла бы пояснить профессиональные тонкости и - почему художник хирургического скальпеля Юдин отдавал дань своего восхищения реставраторскому скальпелю Кирикова (Л. Леонов); И всяк норовит свой фолиант в коленкор одеть, в многоцветную лакированную суперобложку, да чтоб непременно напечатать на лощеной бумаге (М. Шолохов); Я помню все - немецких братьев шеи и что лиловым гребнем Лорелеи садовник и палач наполнил свой досуг (О. Мандельштам); И вспомнил незабвенный «Фрегат «Палладу» и как Григорович вкатился в Париж лет восемьдесят назад! (М. Булгаков); Мне видалась пурга (не могу сказать, снилась, шел прямой повтор из детства) и как я, мальчиком, бегу на лыжах в разгулявшийся, воющий февральский снег (В. Маканин); ...И когда появился в технике лазер - домозговали до лазерного гироскопа, без трущихся частей и чья готовность мгновенна (А. Солженицын).

Подобные однородные ряды можно обнаружить даже в научно-популярных текстах, что свидетельствует о довольно широкой сфере распространения описываемого явления: При возникновении слабой боли или когда о возможной боли предупреждает врач, больной прибавляет громкость белого шума («Наука и жизнь»).

Возможны и другие случаи структурной контаминации, например, когда в перечень признаков, передаваемых с помощью словоформ, выстроенных в однородные ряды, включаются предикативные единицы, не являющиеся придаточными. Как правило, это двусоставные предложения, полные или неполные; оказываясь в ряду определительных членов предложения, они функционально уподобляются им, детализируя и уточняя те или иные признаки описываемого предмета. Особенность таких включений в структуру простого предложения заключается в том, что они, подчиняясь влиянию близлежащих членов предложения, ослабляют свою самостоятельную предикативную значимость. Например: Вихров, в потертом, помятом пиджаке, ворот поношенной рубашки распахнут, плохо причесанные волосы спадали на крепкий лоб, обрадованно, подобно веселому сельскому парню в порыве чувств, фамильярно облапил его сзади (Ю. Бондарев). Включаясь в ряд обособленных определений, предикативные единицы (ворот поношенной рубашки распахнут, плохо причесанные волосы спадали на крепкий лоб) функционально подчиняются им. И только при таком условии становятся членами простого предложения. Функциональному Уподоблению здесь способствует общая ситуативная направленность контекста - все определения характеризуют внешние признаки предмета. Схожую речевую ситуацию наблюдаем и в таком примере: Первый день в общежитии начался с конфликта. Комендантша - толстенная тетка, волосы завиты в мелкие кудельки, щеки тугие, красные, словно помидоры, - привела Валю в большую, светлую комнату («Юность»). Ср.: Комендантша - толстенная тетка, с волосами, завитыми в мелкие кудельки, с тугими, красными словно помидоры, щеками, - привела Валю; Мишка Еремеев, сухой телом, с тяжелым, как у взрослого мужика, лицом, скулы с кулак величиной, кисти рук жилистые (В. Астафьев); Изредка Евфамия приезжала в гости. Толстенькая, платок ниже бровей... Говорила мало, и все неинтересно (В. Панова); Лишь один непоседа с припадающим дергающимся веком, подвязана тряпицей скула, продолжал работу, несмотря на зной (Л. Леонов); Пехотинец Семен Гудзенко - крупный, брови срослись, начинал свое беспощадное, совестливое: «Разрыв - и умирает друг. И, значит, смерть проходит мимо» (Правда, 1989, 7 мая); Старичок в галстуке, с цепочкой карманных часов, волосы мокро приглажены, выходит в коридор (Г. Щербакова); Хорошо, что была девушка по имени Люда, такая потом умытая, свеженькая, рыженькая, глаза в солдатскую ложку, и как закатит их вбок - яркая, аж слепит, фарфоровая бель с блеском (В. Астафьев).

Включение предикативной единицы в сферу связей членов предложения может иметь и иной семантико-грамматический характер. Например, в предложении: Они наняли покойные извозчичьи санцы с сухоньким, ровно со старинной иконы сошел, старцем на облучке (Л. Леонов) - предикативная единица ровно со старинной иконы сошел разорвала связь определения с определяемым словом и оказалась в позиции поясняющего члена к определению-прилагательному сухонький. Схожую функцию (значение причинной обусловленности) выполняет предикативная единица в составе такого предложения: И он [Егор Яковлевич] ушел, а Костик подсел на скамейку румяный и довольный, накупался в речной свежести, и ничего еще не знающий, ничегошеньки (В. Лидии).

Особенно богат современный синтаксис конструкциями номинативного типа, которые обладают такими качествами, как фрагментарность, сегментированность, что позволяет передать информацию наглядно, легко и быстро. В такие структуры также могут включаться предикативные единицы. Среди них особенно выделяется именительный темы, рожденный речью без специальной подготовки, речью импульсивной. Такие конструкции обладают стилистической легкостью, ступенчатостью в подаче мысли, актуализированным выделением нужных частей высказывания. По типу двучленных конструкций с именительным темы могут быть построены и предложения с различными эквивалентами номинатива. В акцентную позицию (предикативная единица на месте именительного) выдвигается главное в высказывании, коммуникативно наиболее значимая часть. Часто в такой роли выступает придаточная или целый ряд придаточных. Вот некоторые примеры: Немало не свете великих рек, и что они многоводные и широкие - это, само собой, всех их делает и красивыми (М. Пришвин); А вот что хорошего в бесконечно большом и голом поле, - это трудно сказать и мудрому (М. Горький); Сшил людям несколько пар сапог, а крепко ли сшил, долго ли проносятся - это было еще не проверено (В. Овечкин); Любил ли я кого-нибудь в жизни? Маму любил. Бабушку, несмотря ни на что, любил. А так, чтобы влюбиться в какую-нибудь девчонку, да еще резать из-за нее вены - на это я никогда не был способен (В. Войнович).

Актуализация фрагментов сложного предложения, осуществляемая в результате инверсии, приводит к позиционному и функциональному уподоблению этих фрагментов именительному темы, что в свою очередь влечет за собой появление местоименного слова в основной части предложения. Обычно таким словом являются формы местоимения это, которые, относясь к впереди стоящей части предложения, вбирают в себя все его содержание. О широкой распространенности предикативных эквивалентов именительного темы говорят многочисленные примеры использования их в периодической печати. Вот некоторые примеры: Приспособление земных существ к неземным условиям - это реально, переброска их в другие миры - тоже... Но чтобы они изменили облик целой планеты - возможно ли это? («Вокруг света»); С кем идти, какую избрать позицию - на этом замешивались конфликты и жизненные, и драматические (Комс. правда, 1978, 3 февр.); Но чтобы два ученых мужа, да еще причастных к искусству, могли так варварски отнестись к старине - это иначе как преступлением и назвать нельзя (С. Голицын).

Эквиваленты именительного темы могут получать предельную грамматическую самостоятельность: Когда кончится война... От этой отправной формулы исходили сейчас все мечты людей (С. Никитин); возможно даже отсутствие подхватывающего данную структуру предложения (в заголовках): Когда компьютеры заговорят о любви... (Лит. газета, 2001, № 6).

Предикативные единицы в роли членов простого предложения или актуализированных частей сегментированных построений обычно, как уже было сказано, не меняют общего квалификационного качества структур, в которые они входят. Занимая «чужие» синтаксические позиции, они, подчиняясь семантико-структурным связям и отношениям данного предложения, приобретают функциональное значение тех членов, которые замещают, и по существу являются лишь речевыми реализациями общеязыковых структур. Однако свое собственное предикативное качество этих конструкций в каждом конкретном случае все-таки осложняет предикативную основу предложения, а это в свою очередь влечет за собой появление структурных сдвигов. Стабилизация и частотность в употреблении приводит к закреплению подобных синтаксических явлений как явлений переходного типа. Конструкции, включающие предикативные единицы, достаточно подвижны и, следовательно, удобны: они легко подчиняются требованиям актуализированной речи и потому расширяют сферу своего применения, тем более что такие построения имеют уже достаточно длительную историю употребления. Так, например, М. Ломоносов использовал в своих научных сочинениях подобные конструкции: Эмфазис есть когда действие или состояние вещи не прямо изображается, но разумеется из другого и через то великолепно возвышается (Краткое руководство к красноречию); Усугубление есть, когда одно слово дважды полагается в одном предложении. Очень «сильные» стилистические качества этих конструкций держат их в рамках разговорного стиля. Но как примета разговорности они в настоящее время получили весьма широкое распространение, так как не только не противоречат общему процессу сближения норм литературно-письменного и разговорного языка, но и в значительной степени способствуют ему и находятся в русле этого процесса. Из стилистически замкнутых средств синтаксической экспрессии данные конструкции постепенно переходят в разряд общеупотребительных. Распространение их в газетно-журнальных публикациях, в художественной литераутре и даже в литературе научно-популярной - залог «узаконения» подобных построений и одновременно постепенной утраты ими их стилистической отмеченности. Разговорная окраска их используется обычно как средство интимизации речи, создания эффекта непосредственности и неподготовленности. И характерно это для тех видов литературы, для которых очень существенна функция воздействия. «Интенсивное развитие синтаксических конструкций, специальное назначение которых - не просто передать адресату ту или иную информацию, а задержать его внимание на ней, максимально акцентировать ее и тем усилить ее действенность, - заметная черта языкового развития нашей эпохи». Одна из общих тенденций современного синтаксиса - рост «самостоятельности» зависимых синтаксических единиц, их семантизация. Видимо, именно эта внутренняя закономерность и послужила хорошей почвой для широкого усвоения письменной речью конструкций, предикативно осложненных. Замещение позиций словоформ предикативными единицами - явление стилистическое на уровне речи и не только стилистическое на уровне языка. Это показатель развития абстрагированности и аналитизма и в синтаксической строе. Очевидно, что каждое новое качество рождается в живом, разговорном языке и лишь постепенно вторгается в книжную речь и фиксируется в ней.

Расчлененность и фрагментарность синтаксических построений, вызванные аналитическими процессами в синтаксисе, сказались и на других явлениях, в частности, в результате усиления этих черт увеличилась продуктивность «свободных» конструкций, расширились связи примыкания и соположения за счет слабоуправляемых и согласуемых. Актуализировались конструкции с имплицитно представленными синтаксическими связями (без специальных сигналов этих связей).

Ослабленность синтаксической связи и одновременное сжатие конструкций можно обнаружить, например, в таком ярком явлении современного синтаксиса, как чрезмерная активизация форм именительного падежа в общем потоке речи. Уже было сказано о распространении препозитивных и постпозитивных номинативах в сегментных и парцеллированных структурах. Но форма именительного падежа завоевывает все новые и новые позиции.

Экспансия именительного падежа чаще наблюдается в устной речи, где формируется разговорный стиль. Частотность именительного падежа - следствие спонтанности речи, ее неподготовленности, что обнаруживается скорее в стремлении к называнию предметов и явлений, нежели к логическому связыванию их с помощью канонически оформленных словесных блоков. Вербальные средства называния в таких случаях составляют поверхностную структуру речи, а логико-понятийные связи оказываются в глубине как сами собой разумеющиеся.

Влияние устной речи как речи, формирующейся на ходу, на речь письменную сказывается именно в обильном представлении в ней «зависимого» именительного, который выступает как распространитель другого существительного, как обозначение объекта при глаголе, при категории состояния и т.п.

Например: Вот молоко пакет; Как пройти проспект Мира; Вы Серпуховская выходите»? Частично такое оформление мысли перешло в письменную речь: Москва, проспект Мира, 5 (Ср. адрес, написанный Хлестаковым: Его благородию, милостливому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санктпетербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо). Или ср. еще: Поезд Прага - Варшава (1896; Вестник министерства путей сообщения: Пересадочные пассажирские поезда между станциями Прага Тераспольская и Варшава Петербургская); Шел скорый Приморск - Москва; По маршруту Москва - Петербург; Участок Тверь - Клин. В сочетание с именительным падежом вовлекается все большее число слов; при них обычно используется именительный падеж кратный: партия, матч, встреча, дуэт, союз, поединок, история, переписка, проблема и т.п., например, Матч Каспаров - Карпов; История Печорин - Грушницкий, Проблема Солнце - Земля; Отношения учитель - ученик.

Функционирование формы именительного падежа в зависимых синтаксических позициях - это ослабление синтаксической цепочки. Именительный падеж, таким образом, закрепляется в позициях, свойственных косвенным падежам, используется в пределах предложения, в присловной позиции. Зависимость такой формы поддерживается порядком слов и линейной контактностью расположения.

Некоторые модели с именительным «зависимым» приобрели книжно-письменный характер, например в специальной литературе: рукопись объемом 5 а.л.; на расстоянии пять километров; Олимпиада - 2000 (вместо двухтысячного года); Айболит - 66. Именительный падеж в роли определения - частое явление современной письменной речи: Проблема номер один; «Буря в пустыне» номер два не состоялась (Лит. газета, 1993, 13 янв.); Космонавт-100, Восток-2, Молния-1. Еще пример: Вместе с ним он отправился на вертолете в горы на ледник, расположенный на высоте 3 тысячи метров над уровнем моря (Посл. нов., 2001, № 9).

Ступени в синтаксической организации подобных структур вполне очевидны: Дом под номером двадцать девятым - Дом номер двадцать девять - Дом двадцать девять. Ср. пример: Твоя прелестница нынче имеет жительство в Литейной части, на Воскресенской набережной во владении Гасса - это под нумером 12 (В. Лавров).

Экспансия именительного падежа осуществляется на широком фоне общей тенденции к ослаблению спаянности компонентов цельнооформленных синтаксических единиц. Особенно это ощущается в речи разговорной, что в определенных стилистических условиях может быть отражено и в речи письменной.

Например: Сын у меня. Семнадцать лет. Сегодня первый день токарем работает; Село Борки. Псковская область. Литературно-художественный музей. Здесь вы узнаете об истории Великой Отечественной войны в этих местах (Сов. Россия, 1989, 19 апр.). Ср.: Сын у меня, семнадцати лет; Село Борки Псковской области.

«Зависимый» именительный падеж может включаться даже в однородный перечислительный ряд, где соседствуют иные падежные формы: Одет он был по-дачному: без воротничка, полотняные туфли (И. Эренбург).

Показательно, что именительный падеж может нарушать соотношение грамматических форм, явно указывающих на единого субъекта действия, например: Все та же ночь, заставшая их двоих в пути. Старый человек и старый конь. Горит костер на краю оврага (Ч. Айтматов). Употреблению формы именительного падежа не помешало здесь даже ее определительно-конкретизирующее значение (их двоих, старого человека и старого коня). Еще примеры: Ольсен прост и скромен. Тридцатичетырехлетний, со шкиперской бородкой, по-северному синими глазами. Аккуратный серый костюм, темный галстук. Взгляд сразу останавливается на ордене на лацкане пиджака (Правда, 1986, 26 июля); Через несколько дней вхожу я в столовую Союза писателей, выбрал свободный столик, подходит согбенный седенький старичок с маленькой бородкой, белые усики... С хозяйственным мешочком в руке (И. Андроников). Ср. с выраженной синтаксической связью: Лужин возвращался со станции пешком - полный, унылый господин, придавленный жарой, в белых от пыли башмаках (В. Набоков); На Варю смотрел мальчик небольшого роста, с лицом херувима, правильный, чуть удлиненный овал лица, высокий лоб, аккуратно уложенные каштановые волосы, прямой коротковатый нос, добрые улыбающиеся голубые глаза (А. Рыбаков); Наконец, приехал Де Сика. Кашемировое пальто, перчатки на заячьем пуху - я таких никогда не видел. Седой. Красивый. Маэстро. Рядом с ним я ощущал себя студентом (В. Маканин); Анна Антоновна надела свой лучший костюм - синий кримплен, голубая водолазка, янтарная брошь, волосы сделала модным валиком (Г. Щербакова).

В подобных примерах употребления именительного в зависимой позиции, в функции определительной или определительно-конкретизирующей явно утрачиваются формальные синтагматические связи (падежные окончания, предлоги) и функция слова проявляется в позиционной соотнесенности с другими словами. Ср. еще примеры из одного текста: Козырь уже прохаживался вдоль тротуара, одетый коммивояжером средней руки: в бобровом картузе, коротком пальто, клетчатых брюках, щегольских белых бурках (Б. Акунин); Носильщики тащили за ней чемоданы и шляпные коробки, а рядом, засунув руки в карманы, легкой, танцующей походкой шел красивый молодой человек: узкое пальто с бобровым воротником, американская шляпа, черная ленточка подбритых усиков (Б. Акунин).

Примерно то же наблюдается в современной рекламе, где «несогласованный» именительный падеж представлен широко в специфических формулах: Колготки женские, производство Чехии, продаются на 2-м этаже; В большом выборе ликеры - производство Германии; Московский институт предпринимательства и права, госаккредитация № 25-0238, продолжает прием на заочное отделение по специальностям юриспруденция, экономические, менеджмент (АиФ, 2001, № 2).

Нереализованные грамматические связи обнаруживаются в структуре предложения, когда, например, несогласованные компоненты выполняют свои обычные функциональные задачи, являясь соответствующими членами предложения (см. раздел «Предикативная осложненность предложения»).

Включение в высказывание компонентов, утративших эксплицитно выраженную грамматическую связь с другими словоформами, приводит к потере грамматической спаянности словоформ, что проявляется в отсутствии реализации словом его грамматической валентности (не реализуется обычно связь согласования и управления).

Характерен и такой случай - с необычной функцией именительного-винительного: Я осмотрелся по сторонам. Высокий мрачный потолок. Голые стены, совсем пустые (Б. Акунин). Ср. без парцеллирования четкие грамматические связи при объектной функции словоформ: Я осмотрелся по сторонам и увидел высокий мрачный потолок, голые стены, совсем пустые.

Показательны и случаи использования свободных неуправляемых словоформ (особенно в нулевом контексте, в качестве заголовков). Это словоформы в косвенных падежах, «лишенные» управляющей части структуры: В интересах мира; В гостях у журналистов; В Кремлевском Дворце. Примеры: За одним столом со Сталлоне (АиФ, 1997, 20 мая); Из Перми в Пермь через Лондон (АиФ, 1997, 20 мая).

Такие формы могут быть и в контекстуальном окружении, где связь их с другими членами конструкции проявляется неординарно: С сердцем плохо; Между братьями ссора; С планом порядок; С другом беда; Для него это радость; У бабушки ревматизм. В отличие от свободных словоформ подобные неуправляемые словоформы конструктивно закреплены и не имеют самостоятельного функционального значения. Среди конструктивно-закрепленных словоформ особенно продуктивна конструкция «предлог с + твор. п.»:С зарплатой задержка; Махинации с товарами; Авантюра с приватизацией; С дисциплиной плохо; Вакханалия с транспортом; Комедия с расследованием и др. Как правило, подобные сочетания экспрессивны, имеют неодобрительное оценочное значение. Активна также синтаксическая форма родительного квантитативного в качестве предикативного элемента лаконичных квалификативных предложений разговорного типа: Молока - залейся (А. Твардовский); У нас девчат хороших - табунами ходят (Ю. Бондарев).

Так на базе расчлененности синтаксической цепочки в рамках предложения развивается грамматическая самостоятельность отдельных словоформ, переходящих из зависимых позиций в позиции предикативно связанные. Такие структуры экспрессивны, лаконичны.

На базе самостоятельно употребленных словоформ нарождается новый структурный тип предложения, который обычно не отмечается традиционными классификациями, например употребление локальных и темпоральных обстоятельств в самостоятельной позиции: В городе, по пути на вокзал. Извозчик летит во весь дух, с горы и на мост (И. Бунин); На пустынной Преображенской. Снег кружился и ветер выл (И. Одоевцева); С утра. В одну из черных пятниц. Уйти - не оправдать надежду... (Г. Плисецкий); В вагоне между Смоленском и Варшавой, по дороге в Париж (Т. Толстая-Сухотина); Второй день в пустынном Черном море. Начало апреля, с утра свежо и облачно (И. Бунин); В тесной, по-московски заставленной мебелью, комнате, где, видно, соблюдается старинный принцип ничего не выбрасывать. Здесь мирно соседствовали письменный стол начала века, худосочные стулья шестидесятых и молчаливая жаба довоенного телефона (А. Амлинский).

В схожей позиции могут оказаться и словоформы с другими видами обстоятельственных значений: Она ушла, унося обиду, только обиду. Но вот шаг за шагом по темному, сырому, неуютному городу, дальше от стен, где остался запертый, охраняемый Коля, и стало расти, расти, распирать до - не могу! (В. Тендряков); Нога за ногу по мокрым улицам, таща в себе распирающую необъяснимость... Не могло такого случиться, а случилось, не пригрезилось. Звучит в ушах - уходи! (В. Тендряков).

Для современного русского синтаксиса характерна повышенная роль предложных сочетаний, которые часто приходят на смену беспредложному управлению (ср.: Ее постели сон бежит. - А Пушкин; И наглядеться я тобою не могу. - И. Тургенев). Предлоги давно уже пришли на помощь языку в дифференциации передаваемых с помощью падежных форм значений. Современный русский язык даже отдаленно не может сравниваться, скажем, с древнерусским по количеству предлогов и предложных сочетаний. Многозначность отдельных падежей давно уже преодолевается предложными конструкциями. Ср., например, многозначность творительного падежа в прошлом: выйти дверью, окном; ударить человеком; ехать лодкой. Предлоги помогают дифференцировать значения. Ср.: Идти лесом - идти около леса; идти по лесу, идти через лес; идти вдоль леса. С помощью предлога могут приобретаться и новые значения, в сравнении с беспредложными формами. Ср., например, смыслы известных формул, распространенных в 30-е годы: Религия - опиум народа и Религия - опиум для народа. В первом случае народ оказывается «творцом»; во втором - субъектом, пассивно воспринимающим религию, навязываемую извне. Особенно возрастает роль предлогов в деловом языке, где точность смысла оказывается первостепенной задачей. Наряду с этим и другие стили и типы речи стремятся к большей точности высказывания, нежели могут дать многозначные и часто неопределенные беспредложные структуры.

На этом общем фоне понятно вовлечение знаменательных частей речи в категорию предложных сочетаний, четко передающих искомый смысл. Например, разрастается сфера употребления предложных сочетаний, главенствующую роль в которых играют соответствующие по смыслу знаменательные имена, - это отыменные предлоги: в деле, по пути, в области, в смысле, с целью, в целях, в качестве, в порядке, в виде, в направлении, в зависимости от, в соответствии с, во избежание и др. Такие сочетания больше характеризуют деловую, канцелярского типа переписку; именно такой стилистический оттенок имеют они при распространении в общелитературном языке. Однако в других случаях предложные сочетания, не столь очевидные по своим стилистическим качествам, все-таки заметно вытесняют беспредложные сочетания. Причем на общем фоне победы предложных сочетаний особой активностью отличаются предлоги с и по, прямо и непосредственно разрушающие словосочетания с сильным глагольным управлением. Ср.: откладывать отъезд - откладывать с отъездом; закончить уборку - закончить с уборкой; задерживать выплату зарплаты - задерживать с выплатой зарплаты. Активность предлога по уже давно отмечена в литературе; ср.: слесарь-ремонтник - слесарь по ремонту, инженер-технолог - инженер по технологии; преподаватель истории - преподаватель по истории. Еще в 70-е годы зафиксированы такие официальные наименования: ателье по ремонту верхнего платья; совет по туризму, программа по добыче алмазов (ср.: программа добычи алмазов); план по выпуску (ср.: план выпуска...) и т.д.

Наряду с вытеснением беспредложных конструкций предложными происходят некоторые перемещения и замены внутри предложных конструкций. Например, предлог по вытесняет другие предлоги, которые уже достаточно укрепились в языке: заявки на ремонт - заявки по ремонту, говорить о кандидатуре - говорить по кандидатуре; приз за выступление - приз по выступлению и др. В буквальном смысле борьбу с переменным успехом ведут предлоги в и «а, изначально точно дифференцированные по значению: в (внутрь, внутри), на (сверху, на поверхности). Ср.: на Урале, на Кавказе, в Белоруссии, в России, в Сибири; на Карпатах, в Закарпатье. В последнее время сочетание на Украине последовательно стало заменяться сочетанием в Украине. Окончательное размежевание в употреблении этих предлогов не произошло до сих пор: мы говорим на кухне и в кухне; на огороде и в огороде; на поле и в поле. В ХIХ в. предложные сочетания с в были более употребительными: в концерте; идти в рынок; жить в улице; быть в маскараде (ср.: Не угодно ли вам сегодня пойти в концерт? - И. Тургенев; ...Надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад. - А. Пушкин). В XIX в. слово театр употреблялось в значении «сцена, подмостки», поэтому естественным было сочетание на театре. Теперь в общем употреблении принята форма в театре, хотя форма на театре иногда возможна как специфический профессионализм.

Колебания в использовании беспредложного и предложного управления, а также в разных видах предложного управления не изжиты по сей день и представляют значительную трудность в практическом смысле. Недостаточная регламентированность форм управления часто приводит к ненормативным употреблениям, например оплатить за проезд вместо оплатить проезд (по аналогии с платить за проезд) и др. По той же причине - историческим сдвигам - «трудными» для практического применения оказываются предлоги благодаря, вопреки, согласно, которые в грамматическом плане преобразовывались на пути к предлогам, сохранив «исторический» след в вариантности употребления с разными падежными формами (благодаря кому - чему, а не кого - чего; вопреки чему, а не чего; согласно чему или согласно с чем).

Рост предложных конструкций и уточнение значений падежных форм благодаря специализации значений предлогов, характеризующие современные синтаксические конструкции, свидетельствуют о внутренних процессах в языке, стимулируемых тенденцией к более точной передаче необходимого смысла, поиском адекватных способов дифференциации значений.

С этой тенденцией прежде всего связаны изменения в функционировании имен существительных мужского рода при обозначении лиц женского пола.

В современном русском языке чрезвычайно расширился круг существительных для обозначения лиц по роду деятельности. Это наименования должностей, званий, профессий, специальностей, для которых преимущественно используются слова мужского рода: пилот, врач, доктор, инспектор, бухгалтер, адвокат, прокурор, профессор, доцент, декан, ректор, министр, премьер, президент, математик, лингвист, дипломат, посол и т.п. Эти наименования могут быть отнесены и к обозначениям лиц мужского пола и лиц женского пола. При разграничении этих значений возникают колебания в координации форм сказуемого и подлежащего, в согласовании прилагательных, причастий и местоимений с данными существительными. Рекомендации грамматик в прошлом и вплоть до середины XX в. сводились к ориентации на форму слова, т.е. при согласовании и координации учитывать мужской род имен, независимо от того, кого конкретно называют эти имена - мужчину или женщину. Хотя Грамматика-80 фиксирует, что «в разговорной, непринужденной речи активно распространяются употребления типа врач пришла, бригадир уехала в поле (реже - сочетания новая бригадир, прекрасная врач)». Следовательно, допускается отход от грамматической традиции, но в рамках некодифицированного языка.

Поскольку наиболее часто новые нормы приходят из живого употребления и разговорная речь является сейчас основным источником корректировки нормы, понятно широкое распространение так называемого «согласования по смыслу». Официально-деловая речь, как наиболее консервативная сфера функционирования языка, сохраняет ориентацию на грамматическую форму, и потому в документальной литературе и деловой переписке наименования лиц по должности, званию, специальности, профессии и т.п., имеющие форму мужского рода, требуют соответствующих форм сказуемого и определений, например: Доктор сделал доклад (даже если имеется в виду доктор-женщина); Иванова - хороший врач, но: Доктор Иванова сделала доклад. В официальной ситуации принадлежность к полу не играет существенной роли, важно, что это за специалист, какова профессия лица. В разговорно-бытовой речи, более конкретной и предметной по содержанию, ситуация меняется и более корректными по смыслу оказываются формы, точно передающие содержание.

Массовая печать конца XX в., активно включающая в свой язык разговорные элементы, и в данном случае предпочитает смысл форме, создавая, таким образом, почву для нормативной вариантности. Тем более что контекстуальные условия часто лишают пишущего выбора, в частности при указании в тексте на конкретные признаки лица. Например, в статье о тибетской медицине «Лечит доктор Долма» (Лит. газета, 1984, 1 мая) есть текст: Доктор худощава, невысокого роста. У нее спокойные, смуглые руки. Она берет больного за кисти и уверенно говорит, прощупывая пульс: «Ушибли спину несколько лет назад»; еще пример: Начинается суд над фармацевтом, отравившей своего бывшего мужа, его беременную жену, двух детей и собаку (МК, 1995, 24 окт.). А вот примеры, лишенные указаний на реальный пол, кроме собственно формы сказуемого: Дирижер объявила голодовку (МК, 1993, 12 мая); Вынося политику за скобки литературы, критик столь размашиста, что не знаешь, право, к какому жанру отнести «Лев Толстой как зеркало русской революции» (Сов. культура, 1988, 29 сент.); Пилот до последнего пыталась мягко посадить машину, но, видимо, из-за небольшого наклона поля Ми-2 упал прямо на нос (МК, 1995, 16 сент.).

Дифференциация форм типа секретарь сказал, сказала; директор уехал, уехала свидетельствует о тесной связи лексики (значение), морфологии (формирование категории общего рода) и Синтаксиса (синтаксическая связь координации и согласования). Авторы монографии «Морфология и синтаксис современного русского литературного языка» (М., 1968) склонны считать, что в данном случае речь идет о формировании категории общего рода: «Форма муж. р., наряду со своей способностью обозначать лицо мужского пола, приобрела способность обозначать лицо в отвлечении от пола, т.е. выступать в функции общего рода» (С. 21), т.е. наблюдается ситуация, схожая с функционированием имен типа «неряха», «забияка» и др. В таком случае акцент делается на формировании морфологической категории, причиной которого послужили новые социальные условия - профессии сугубо мужские становятся и женскими. Помещая разговор о данном явлении в разделе синтаксиса, мы акцентируем внимание на вопросах координации и согласования в строе предложения и оставляем в стороне вопрос о статусе грамматической категории общего рода, хотя, естественно, и то и другое взаимно связано, и скрепляющим эту связь оказывается смысл.

В настоящее время аналитические средства выражения рода (семантического пола) реально выступают у значительного числа имен существительных со значением лица, которые не имеют оппозиции «мужской - женский род»: автор, агент, антрепренер, балетмейстер, баснописец, библиофил, востоковед, гинеколог, групповод, дегустатор, директор, жонглер, информатор, оператор, лауреат, нотариус, прозаик, психолог, ревизор, суфлер, уролог, фотограф, хирург, эксперт, электрик, юрисконсульт, языковед и мн. др. Если в тексте нет указаний на реальное лицо (мужчину или женщину), то сочетания типа секретарь выдал справку, хороший врач, известный математик и т.п. могут быть восприняты двояко, но скорее всего как сообщение отвлеченного характера, когда конкретный пол должностного лица не играет существенной роли.

Надо сказать, что в средствах массовой информации последних лет наметилась довольно четкая дифференциация в обозначении лиц мужского и женского пола. Стремление к точности информации привело к последовательному использованию аналитических форм при сообщении о лицах женского пола и, вследствие этого, сочетания типа «Корреспондент побывал на месте происшествия» обозначает, что корреспондент - мужчина. Для обозначения женщины-корреспондента была бы избрана иная форма сказуемого-глагола: «Корреспондент побывала на месте происшествия».

Таким образом, неформальная связь указанных существительных с глаголами (и прилагательными) становится все более устойчивой и нейтральной. Стремление к смысловой точности высказывания обнаруживается и при сочетании некоторых других типов имен, выполняющих функцию подлежащего, с глаголами-сказуемыми. В данном случае имеется в виду формальная оппозиция чисел - единственного и множественного. Подлежащие, выраженные собирательными существительными (большинство, меньшинство), определенно-количественными или неопределенно-количественными сочетаниями (двое студентов; много, мало предметов; несколько человек), оформляют свою связь со сказуемыми-глаголами двояко: формально, по недавней кодифицированной норме, в сказуемом используется форма единственного числа (Большинство депутатов явилось на заседание; Много книг лежало на столе; Несколько студентов не прибыло на сессию). Однако смысл обозначаемого подлежащим количества - определенного или неопределенного - требует формы множественного числа в сказуемом. Тенденция в выборе форм на сегодняшний день очевидна: формальное уподобление форм отступает под напором смысла, особенно если речь идет о множестве лиц, а не предметов. То же наблюдается, когда в состав подлежащего включаются слова типа более, менее; часть, группа (с зависимой формой родительного падежа) и др.

Некоторые примеры: Работает машина, заменяющая труд ста человек, а вокруг стоят сто человек и смотрят, как она работает (Лит. газета, 1973, 14 марта); В городе Уамбаго [Ангола] погибли 24 и ранены 67 человек (Изв., 1978, 11 ноября); В Москве в понедельник открылся 5-й съезд Союза архитекторов России. В его работе принимают участие более 640 делегатов из различных регионов РФ (Труд, 2000, 3 окт.); На другой день несколько десятков мужчин и женщин стояли у ворот больницы (М. Горький); Множество мельчайших морских обитателей живут один год и к зиме умирают (К. Паустовский); Большинство писателей пишут по утрам, некоторые пишут и днем и очень немногие - ночью (К. Паустовский); На борту теплохода находились 295 советских туристов и экипаж в количестве 129 человек (Сов. Россия, 1988, 19 мая); В 1915-м в битве при Галлиполи погибли так много коней, что земля не могла вместить все трупы (Посл. новости, 2001, № 4); Снова несчетное число людей обречены на призрачное существование (Моск. нов., 1993, 6 июня); ...Неудобно, мол, без диплома даже замуж выйти. Все это и привело к тому, что определенная часть студентов стали учиться по принципу: Институт - как трамвай, раз вскочил, значит, довезет до конца (Комс. правда, 1986, 24 июня); В узком коридорчике юридической консультации в ожидании своей очереди сидели человек восемь (В. Белов).

И, наконец, такой пример, явно выпадающий из рамок литературности, но характерный по создавшейся ситуации: В последний раз «Назарет» приезжали к нам пять лет назад. Что изменилось в группе за это время? (МК, 1996, 9 февр.). Речь идет о группе ветеранов мирового рока. Как видим, в основной части предложения даже не названо слово «группа» и согласование напрямую связано со смыслом.

Усиливает позицию формы множественного числа наличие деепричастного оборота при сказуемом или обособленного определения, или придаточной части предложения при подлежащем: Несколько человек, схватившись за руки, опрокинулись спинами на тех, кто сзади (М. Горький); Большинство студентов, приехавших на сессию, были хорошо подготовлены по всем дисциплинам; Ряд вопросов, которые были выдвинуты выступавшими, еще не были подвергнуты рассмотрению.

Постановка сказуемого во множественном числе в подобных случаях стала очевидной тенденцией в последнее время. Она наметилась еще в 70-е годы и заметно активизировалась к концу XX в. Это не значит, что формальное согласование исчезло. Главный результат этой тенденции - возникновение вариантов. Дифференциация их использования определяется речевой ситуацией, общей стилистикой текста. Так, например, формальное согласование сохраняется параллельно со смысловым при обозначении неодушевленных предметов и почти сходит на нет при обозначении лиц. Дольше держится в строгих стилях речи (научном, официальном) и резко сокращается в стилях разговорных и близких к ним. Оно особенно характерно при наличии неопределенно-количественных сочетаний с подчеркнутой специальными словами (типа около, довольно) собирательностью или при выражении страдательного значения, например: Взрывом было убито около сорока человек (К. Паустовский); Несколько пыльных электрических лампочек то гасло, то тускло разгоралось (К. Паустовский); Дверь выбили. «Александр Иванович, Александр Иванович!» - заревело несколько голосов (В. Набоков); По разным данным, от пятисот миллионов до миллиарда человек постоянно недоедает (Лит. газета, 1981, 15 апр.).

Смысловое согласование встречалось эпизодически еще в XIX в., хотя преобладало формальное, ср.: В ауле множество собак встретило нас громким лаем (М. Лермонтов); Несколько саней провожали меня до первой станции (А. Герцен). Интересно сочетание разных форм в некоторых текстах А. Пушкина: Вкруг нее стоит грозная стража, на плечах топорики держат, Человек полтораста солдат высыпало из лесу и с криком устремились на вал (подчеркивается совместность и раздельность действий).

Таким образом, на фоне общей тенденции к использованию форм множественного числа у сказуемого при подлежащих, обозначающих не единичные предметы (определенное, неопределенное или приблизительное количество), существует ряд контекстуальных условий, которые регламентируют выбор форм единственного или множественного числа у сказуемого. Эти условия могут быть семантического, грамматического и стилистического плана. Позиции форм множественного числа усиливаются при наличии в предложении дополнительных указаний на множественность действующих лиц или предметов, а также на расчлененность их действий. Особенно эти условия действуют при обозначении лиц, в меньшей степени - предметов. Дополнительные условия контекста оказываются эффективными даже при выражении определенного количества в составе подлежащего, включающего в себя числительное один, ср.: Тридцать один студент прибыл на экзаменационную сессию. - Тридцать один студент встретились перед началом сессии (глагол встретились указывает на совместность действия); Большинство группы проголосовало за выдвинутое предложение. - Большинство группы уже заняли предоставленные им места в аудитории (значение расчлененности). А вот примеры без дополнительных контекстуальных указаний на множественность: Готовы к старту в любую минуту сто девяносто один истребитель (В. Пикуль); 21 человек арестованы, а следствие устанавливает все новые и новые имена принимавших участие в противозаконных сделках (Сов. Россия, 1990, 29 апр.)

Интересен следующий пример: Сотня с лязгом сваливает в одну кучу винтовки, и по одному, по два, кучками идут в распахнутые ворота совхоза (М. Шолохов). Форма существительного обобщенного значения сотня не может сочетаться с формой множественного числа в сказуемом по своей грамматической сущности (ср.: сто человек идут...), но, с другой стороны, контекстуальные указания на расчлененность действий лиц, составляющих эту «сотню» (по одному, по два, кучками), не допускают формы единственного числа в сказуемом из-за смысловой абсурдности такого сочетания. Более того, разнооформленность сказуемых приводит и к грамматической расчлененности синтаксической конструкции в целом: простое предложение с двумя однородными сказуемыми при одном общем подлежащем распадается на две самостоятельные части, являя собою уже предложение сложное.

Итак, стремление к смысловой точности, свойственное языку как его потенция, в случае оформления грамматических связей между подлежащим и сказуемым обнаруживается и осуществляется на уровне конкретных высказываний. В конце концов смысл диктует условия грамматике, рождая новые варианты синтаксического поведения форм.

В синтаксисе, в том числе в предложении как основной единице синтаксиса, в большей степени, чем в других единицах языка (фонеме, морфеме, слове), отражается внеязыковая действительность. В нем передаются связи и отношения между понятиями, предметами, явлениями окружающего человека мира и постигаемого человеком мира. С помощью суждений и умозаключений о мире вещей, облеченных в форму предложений, передается отношение к этому внешнему для языка миру. И потому для пользующегося языком оказывается эта форма небезразличной. В процессе функционирования языка форма развивается, становясь адекватной и все более удобной и эффективной. Немаловажное значение в этом процессе имеет отражение стремления к более компактным, экономным способам выражения. Пути достижения этого - разные, но безусловно, что одним из этих путей является избавление от словесной избыточности компонентов синтаксических построений. Такие качества синтаксических единиц, как смысловая емкость и одновременно словесная сжатость, в ряде речевых ситуаций оказываются не только желаемыми, но и необходимыми. И возможности развитого языка в этом отношении поистине неограниченные. И чем дольше живет язык, тем больше он развивает свои возможности, превращая их, при необходимости, в реальность. Подчиняясь структуре мысли, синтаксис экономит свои средства, постоянно работая в поисковом режиме. Одним из проявлений этих поисков может служить синтаксическая компрессия и редукция. Это выпадение из логически развернутых конструкций избыточных словесных компонентов и синтаксическое объединение оставшихся при полном сохранении семантико-син-таксического значения исходных, глубинных структур. Имеется в виду словесная представленность в речи только тех компонентов высказывания, которые являются целевыми для данного высказывания, рассчитанного на адекватность восприятия акцентируемого смысла. А внутренние логико-грамматические и семантические связи при этом остаются имплицитными. Поверхностная структура, т.е. словесно представленная, оказывается в таком случае в той или иной степени смещенной, неадекватной количеству компонентов структуры глубинной, развернутой в логико-смысловом отношении. Такая сжатость подачи информации особенно свойственна разговорной речи, когда обстановка и ситуация помогают в передаче мысли, а также в речи поэтической, где словесная оболочка высказывания всегда меньше, чем заключенный в ней смысл.

Синтаксическая компрессия обнаруживается и на уровне словосочетания, и на уровне предложения. Как правило, опускается внутреннее звено конструкции при сохранении крайних, но именно в них и заключается нужный, искомый смысл. Обе позиции членов конструкции оказываются актуализированными, причем в результате контактного расположения оставшиеся члены конструкции функционально преобразуются, что сказывается на характере их синтаксической связи.

Примером могут служить опрощенные многочленные сочетания типа библиотека на общественных началах, кофе из Бразилии, рисунок карандашом и т.п., в которых благодаря отсутствию глагольного слова (причастия) происходит перераспределение синтаксических связей, что качественно меняет грамматический облик конструкции: библиотека, организованная на общественных началах; рисунок, выполненный карандашом, кофе, привезенный из Бразилии. В приведенных случаях глагольная зависимость словоформ на общественных началах, карандашом, из Бразилии уступает место зависимости субстантивной, что сказывается на функциональных качествах этих словоформ: объектная функция (выполненный карандашом) и обстоятельственная (привезенный из Бразилии; организованная на общественных началах) замещаются определительной, так как указанные формы прикрепляются к именам существительным, которые, естественно, предполагают определительные распространители. В результате - никакой потери в смысле, речевая экономия и видоизменение грамматической функции и синтаксической связи.

Подобных примеров опрбщения словосочетаний довольно много. Вот некоторые из них: Москва ночью, шашлык по-карски, заявление на конкурс, этюды маслом, очередь на квартиру, раствор из сахара, варенье из вишни, варенье на меду, операция на сердце и т.п. Конечно, нельзя утверждать, что любое именное словосочетание подобного рода непременно произошло от развернутого глагольно-именного. По сложившейся уже модели многие словосочетания образуются, минуя предполагаемую стадию, при непосредственном соединении именных форм. Ср. функциональную схожесть определений согласованного и несогласованного - бразильский кофе, кофе из Бразилии, однако во втором случае все-таки ощущается вторичность синтаксической связи, тем более что такие параллели не всегда оказываются корректными, например относительно словосочетаний шашлык по-карски или встреча у обелиска, где обстоятельственный оттенок достаточно сильный и замена практически невозможна.

Синтаксическую компрессию можно усмотреть и в некоторых типах предложений, в частности в заголовочных структурах с нулевой представленностыо сказуемых: Городам - чистый воздух; Вузы - народному хозяйству, Горному земледелию - промышленную базу; Ученые - родине.

Условием для появления компрессивных структур является внутреннее качество языка, основанное на противоречивости самого языкового знака, его асимметричности. Это противоречие заключается в том, что на уровне означаемых обычно бывает больше единиц (единиц смысла), чем на уровне означающих (единиц словесно представленных). Этот разрыв может быть большим или меньшим, и при конструировании связной речи его можно использовать в двух направлениях: либо развертывая высказывание, в той или иной степени сближая означающее с означаемым, либо, наоборот, свертывая его, сжимая до определенного предела, руководствуясь при этом критерием сохранения общего смысла. Во втором случае и возникает синтаксическая компрессия, словесное сжатие высказывания, в котором какие-то элементы смысла будут представлены имплицитно, например: Глава первая, в которой Фандорин попадает под арест (Б. Акунин). В этом предложении есть единицы смысла, которые словесно не представлены: Глава первая, в которой [рассказывается о том, как] Фандорин попадает под арест. Еще пример: Гоголь был странным созданием, но гений всегда странен: только здоровая посредственность кажется благородному читателю мудрым, старым другом, любезно обогащающим его, читателя, представление о жизни (В. Набоков). В этом предложении компрессив-на первая часть, о чем свидетельствует «необычное» употребление союза «но». Его значение никак не стыкуется со следующей частью предложения. Логическое развертывание высказывания помогает установить изначальную смысловую уступительно-противительную связь: Гоголь был странным созданием, но [это и не удивительно, так как] гений всегда странен. В примере: Музыкальная одаренность Скрябина обнаружилась очень рано, но музыкальная одаренность вообще проявляется рано (А. Рекемчук) - также есть имплицитная часть: Музыкальная одаренность Скрябина обнаружилась очень рано, но [это и не удивительно, так как] музыкальная одаренность вообще проявляется рано.

Широко распространена синтаксическая компрессия в разговорной речи, в результате союзы часто меняют свои привычные функции, реагируя на смысловые и структурные смещения. В этом смысле интересна, например, судьба альтернативного союза а то (а не то): Не забудь взять в школу тетради, а не то получишь плохую оценку. В данном случае имплицитна условная придаточная, отсутствие которой и преобразовало союз: Не забудь взять в школу тетради, а если забудешь, то получишь плохую оценку. Сопоставительный союз а присоединяет сложноподчиненное предложение с условной связью (если... то). Еще пример: Если хотите успеть на самолет, то автобусная остановка рядом. Ср.: Если хотите успеть на самолет, то [имейте в виду, что] автобусная остановка [находится] рядом.

Структурное сжатие, стремление к компактности высказывания может путем сокрытия цепи синтаксических связей привести к смысловым смещениям, на базе которых появляются новые оттенки смысла и новые словосочетания. Например, расширение значения термина «экология» в современном языке произошло именно благодаря реализации ненормативных связей слова в новых контекстуальных условиях. Современные словосочетания типа экологическое производство, экологическая этика, экология науки и др. стали возможными из-за подчеркивания в слове приобретенного значения «безвредный», появившегося в результате перераспределения и смещения синтаксических связей, например, экологическое производство - это производство, осуществляющее свою деятельность с учетом экологии, т.е. не нарушая баланса в окружающей среде, не загрязняя атмосферу и т.д.

К явлениям синтаксической компрессии можно отнести и скрытую диалогизацию и вторичную предикацию. Например, стихотворение М. Лермонтова «Родина» начинается так: Люблю отчизну я, но странною любовью. Логическое ударение на слове «люблю» заставляет воспринимать эту фразу как некий ответ незримому оппоненту, якобы упрекающему поэта в нелюбви к родине, т.е. фраза указывает на предшествующий словесно не представленный текст. Пример на вторичную предикацию: Он застал ее в полном здравии (он застал ее и она была в полном здравии).

Другое явление синтаксического сжатия структур - это синтаксическая редукция, очень распространенная в современном языке. Синтаксическая редукция понимается как отсечение необходимого грамматического звена в синтаксической структуре. Результат - сокращение словесных компонентов. Это выражения типа: Фирма гарантирует (что? кому?); Тема волнует (чем? кого?); Теннисисты радуют (кого? чем?); Высокое звание обязывает (к чему?); Портрет на фоне (чего? - передача на ТВ) и др. На базе редукции в настоящее время образовались специфические официальные термины (с отсеченным управлением): движение несопротивления; политика быстрого реагирования; мирное урегулирование; группа немедленного реагирования; страны содружества; ближневосточное урегулирование, например: Были заключены договоренности о мирном урегулировании с умеренными лидерами сикхов в штате Пенджаб (Индия) (Изв., 1991, 22 мая).

Синтаксическую компрессию и синтаксическую редукцию можно рассматривать как чисто грамматическое явление - тогда это прямо связывается с общими тенденциями в развитии русского языка, которые, в частности, проявляются в действующем законе экономии речевых средств. С другой стороны, явление это интересно и как сти-леобразующее, так как компрессивные и редуцированные структуры прямо связаны с определенными стилевыми сферами общения: их процент возрастает на пути к стилям неофициальным (исключая терминологически значимые рудицированные словосочетания) и спадает на пути к официально-деловому письму.

Компрессия и редукция - явления одного плана; появление их делает речь более лаконичной, сжатой. Издавна краткость в изложении почиталась как добродетель. В высшей степени сдержанностью в речи отличались, например, спартанцы. Недаром «лаконизм» как слово образовано от Лаконии, второго наименования Спарты.

Синтаксическая компрессия сопровождает построение любого связного текста, особенно современного, поскольку последовательное нарастание новой информации - от высказывания к высказыванию - только через рематические компоненты создает чрезмерно избыточную словесную форму, которая оказывается, естественно, неудобной, особенно в речи, рассчитанной на эффект информационной или художественной целесообразности. При четком соблюдении тема-рематических последовательностей ощущается явная перегруженность повторной информацией, и создающими эту перегруженность оказываются тематические компоненты высказывания. Поэтому возникает необходимость и возможность прерывать последовательности путем включения новой информации сразу в тему, минуя такую ступень в ее подаче, как представление. В таком случае пошаговая тематизация ремы исчезает и собственно рематических компонентов высказывания в тексте оказывается больше, чем тематических. Происходит сжатие двух или нескольких сообщений в одно. Логически развернутая структура сжимается, сохраняя при этом лишь компоненты, несущие новую информацию.

Синтаксическая компрессия и редукция лежат и в основе появления композитов, сложных слов на базе словосочетаний: безотходка (безотходная технология), обезличка (обезличенная продажа) и т.д. (см. в соответствующем разделе словообразования).

Ослабление синтаксической связи проявляется через ослабление падежных функций в рамках предложения, сегментированных и парцеллированных построений. Самостоятельное употребление несогласуемых и неуправляемых словоформ, экспансия именительного падежа, в частности употребление его в зависимой позиции, выражение грамматического значения вне слова как члена предложения, усиление процесса смысловой и позиционной актуализации информационно значимых единиц, увеличение количества несклоняемых имен, отсечение управляемых имен в подчинительных словосочетаниях с обязательными распространителями, - все это так или иначе приводит к ослаблению синтаксической связи, часто к замене сильных связей согласования и управления свободным примыканием, соположением форм. Факты эти еще не устоялись, находятся, так сказать, в процессе внедрения, однако уже заметно меняют облик традиционного классического синтаксиса, во всяком случае, расшатывают представление о незыблемости его нормативности.

В связи с этим встает вопрос о природе подчинительной связи как таковой. Почему становится возможным игнорирование, казалось бы, устойчивых правил формально-грамматического соединения словоформ в потоке связной речи? И всегда ли эти отступления от привычных правил являются нарушениями, ошибками при недостаточной грамотности речи? Или это процессы, обеспечивающие движение в языке, процессы, вскрывающие внутренние возможности языка?

В какой-то степени свободное поведение словоформ в составе предложения или его сегментов объясняется самой природой подчинительной связи - словесной или предложенческой. Дело в том, что природа сочинительной связи в большинстве случаев не представляет предмета для лингвистических споров - она признается категорией предложенческого уровня [соединение однородных словоформ, как правило, исключается из разряда словосочетаний, кроме небольшого числа объединений семантически обобщенного, фразеологизированного типа - муж и жена (супруги), день и ночь (сутки)]. Сложнее обстоит дело со связью подчинительной: какого она типа - словесного (и значит обнаруживается в словосочетании) или предложенческого (т.е. рождается в предложении). На этот счет до сих пор существует два мнения, хотя преобладает позиция о словесной, точнее частеречной, природе этой связи. Б.Н. Головин, например, отмечает, что виды подчинительной связи, хотя и обслуживают синтаксис, но по природе своей являются морфологическими, ибо и согласуются, и управляются, и примыкают не члены предложения, а части речи.

Наиболее наглядным и убедительным материалом для ответа на этот вопрос оказывается рассмотрение словосочетаний со слабоуправляемыми предложно-падежными формами, так как они в составе предложения способны трансформироваться и, таким образом, зависимые словоформы могут либо «уменьшать» свою грамматическую зависимость, либо вообще ее снимать и переходить в другие словосочетания, т.е. обнаруживать двойную синтаксическую зависимость, например: Прошла неделя после знакомства (А. Чехов). Словоформа после знакомства контактирует с именем неделя, возникает определительная функция, но с таким же успехом эта словоформа может быть отнесена и к глаголу (прошла после знакомства). В какое же словосочетание входит эта словоформа - в субстантивное или глагольное? Если возможно и то и другое, то, видимо, эти отношения выходят за рамки частеречных, т.е. морфологических категорий. На базе этого предложения вообще можно построить ряд других и, таким образом, перераспределить все внутренние связи: Неделя после знакомства // прошла; После знакомства // прошла неделя; Неделя прошла, после знакомства; Неделя прошла. После знакомства.

Синтаксические связи этой словоформы определяет словорасположение, интонация, диктуемые коммуникативным заданием конкретного предложения. Следовательно, эта связь формируется в предложении и словосочетанию не свойственна. Наличие такой двусторонней связи свидетельствует о ее предложенческой природе, а не частеречной.

Еще пример: Пассажиры, с мешками, сундуками и чемоданами, стали выходит из вагонов (В. Панова). Обособление дает возможность подчеркнуть как бы промежуточное положение словоформ с мешками, сундуками и чемоданами. Но возможна и только субстантивная связь, и только глагольная. Конечно, для появления двусторонней связи недостаточно только обособления предложно-падежной формы, т.е. придания ей относительной самостоятельности. Необходима также и чисто лексическая сочетаемость - либо только с именем, либо с глаголом. Без этого двусторонняя связь не обнаружится даже при обособлении: Жарким летом 1914 года, с засухой и полным затмением солнца, я жил на даче (Б. Пастернак). Засуха и затмение солнца связаны семантически только с летом, и потому глагольная связь отпадает. Так что запрет здесь чисто лексико-семантический, а отнюдь не грамматический.

При возможности перераспределения связей большую роль, на наш взгляд, играет грамматический контекст. Например, у К. Симонова есть такая строка: Трубка после обеда. Конец трудового дня. Определительные отношения оказываются единственно приемлемыми только потому, что далее идет номинативное предложение (Конец трудового дня). По аналогии и предложение Трубка после обеда воспринимается как номинативное с определительным распространителем. Если же преобразовать это предложение в двусоставное с нулевым сказуемым (Трубка - после обеда), то номинативное предложение (Конец трудового дня) окажется некорректным в данном грамматическом контексте. Но возможным будет иной грамматический контекст: Трубка - после обеда. В конце трудового дня.

Наблюдения над использованием двойной синтаксической связи приводят к выводу, что связи проявляются в контексте предложения и именно поэтому оказываются относительно свободными, т.е. они не диктуются только морфологическими свойствами слов. Морфологические свойства - это лишь базовый потенциал, которым можно воспользоваться, исходя из требований контекста. Жесткие односторонние связи - это тоже не столько морфологические категории (по Головину), сколько ограниченные грамматическим контекстом категории синтаксические.

Свободное функционирование в составе предложения некоторых предложно-падежных форм свидетельствует о том, что связи и отношения этих форм с другими строятся в структуре предложения. Особенно сложны синтаксические связи при наличии двух (и более) зависимых словоформ, например: Мать Куприна устроилась во вдовий дом в Москве, на Кудринской площади (К. Паустовский); Из корпуса Куприн перешел в Александровское училище в Москве (К. Паустовский). В первом примере сочетание вдовий дом в Москве можно рассматривать как вдовий дом, находящийся в Москве, но, наряду с этим, можно усмотреть и другую зависимость: Устроилась во вдовий дом; устроилась в Москве; значит, словоформа в Москве проявляет двойную зависимость - и субстантивную и глагольную. Во втором примере - Перешел в юнкерское училище в Москве - в Москве включается только в субстантивное сочетание, так как имеется грамматический запрет на вторую возможность - перешел в Москве некорректно. Как видим, ощущается влияние грамматического контекста.

В примере С потухшими глазами, с пугливой синью губ, упал он на колени, обняв холодный труп (С. Есенин) усматривается отношение обособленного определения к местоимению и к глаголу.

Наличие двусторонней связи объясняет многие синтаксические явления, довольно спорные с точки зрения их лингвистической квалификации. Например, только двусторонней связью можно объяснить объединения при помощи союза и морфологически разных членов предложения типа: Усталый и ни на кого не глядя, он вышел из комнаты; Довольный, но чуть-чуть робея, в гвардейский полк приедет он (С. Щипачев); Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиною этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее (Л. Толстой). Сложное переплетение синтаксических связей привело к такой контаминации, кстати, объединяющей оказалась синтаксическая функция, а не морфологическая форма слова. Еще пример (без союза и): Петр сидел на троне молча, угрюмый (А. Толстой).

Двусторонняя синтаксическая связь проливает свет и на предложения, построенные по схеме «имя в им. п. + предложно-падежная форма» типа: Корпуса над морем; Присяга у обелиска; Зима в Ялте; Снег на Яйле. Известно, что не только в исследовательских изысканиях, но и в учебной литературе такие предложения трактуются по-разному: то как номинативные предложения, то как двусоставные эллиптические, понимается предложно-падежная словоформа либо как определение, либо как обстоятельство. Решающую роль здесь выполняет грамматический контекст, то, в какую грамматическую среду попадет эта словоформа, способная проявить двойную синтаксическую зависимость. Кстати, перестановка слов в подобных конструкциях ломает эту двойственность восприятия - лишает структуру возможности предстать в виде номинативного предложения, ср.: В Ялте - зима, На Яйле - снег.

Двусторонняя связь может быть обнаружена не только при сопоставлении субстантивной зависимости и глагольной, но и в других случаях, например при сочетании определений (черная с проседью борода; черная с проседью и борода с проседью; получим: черная борода с проседью).

Итак, наличие двусторонней синтаксической связи приводит к выводу, что подчинительная связь - это все-таки категория синтаксическая, именно предложенческая, а не морфологическая (словосочетание распадается под влиянием грамматического контекста). Потенциально она заложена в морфологии, но проявляется в синтаксисе. Двусторонняя синтаксическая связь объясняет ряд синтаксических явлений современного русского языка: 1) появление некоторых типов номинативных предложений с обстоятельственными распространителями, а не только определительными (Зима в Ялте; Ягоды в лукошке); 2) возможную сочетаемость формально разнородных (морфологически разнородных) членов предложения (Усталый и ни на кого не глядя); 3) синтаксическую гибкость слабого управления; управление легко переходит в свободное примыкание, если предложно-падежная форма оказывается рядом с именем, и утрачивается вовсе как связь зависимости от отдельного слова, если появляется детерминант (В Ялте - зима).

Таким образом, в предложении формируются «свои» синтаксические связи, подчас разрывающие связи компонентов словосочетания. Предложение - это та сфера, где обретает жизнь и словосочетание, если имеется односторонняя синтаксическая связь, и отдельная словоформа, если это словосочетание распадается под воздействием грамматического контекста. Благодаря тому, что предложенческая связь может быть достаточно свободна, и возникает возможность приспособления словоформ к нуждам целенаправленного общения. На базе этой свободы и рождаются новые синтаксические построения, делающие современную речь в структурном плане более актуализированной и экспрессивной. Ср., например, уже рассмотренные неуправляемые свободные словоформы в косвенных падежах: У обелиска; В гостях у журналистов; Без права на ошибку.

Вопрос об этом соотношении не случаен. Он достаточно актуален, поскольку рассмотрение языка в коммуникативно-прагматическом аспекте выявляет две основные разновидности в рамках современного единого национального языка - книжную и разговорную, исторически сформировавшиеся на базе письменной и устной речи.

Современное функционирование русского языка свидетельствует о возросшей роли разговорной речи в процессе становления новых тенденций в языке. И активизируют эти процессы СМИ. «Непропорциональное разрастание отдельных микросистем, ломка устойчивых языковых моделей, словообразовательная избыточность, неумеренные лексические перемещения от периферии к центру» обнаруживаются именно и прежде всего в языке массовой печати.

Если учесть, что язык СМИ совмещает в себе функции сообщения и воздействия, «речевой стандарт и экспрессию» (по В.Г. Костомарову), то понятным станет активное разрастание конструкций экспрессивного синтаксиса.

Экспрессивность на синтаксическом уровне создается специфическими конструкциями, которые формируются актуализированным порядком слов, сегментацией, эллиптичностью построений, введением аффективных разговорных форм и т.д. Одно и то же сообщение, одну и ту же реакцию на какое-либо явление действительности можно оформить по-разному, с разной долей интеллектуального и аффективного начала. Логическая, интеллектуальная сторона сообщения преобладает в научных, официальных текстах; аффективная - в текстах бытовых, публицистических, художественных.

Ср., например: Он подошел к стойке и попросил виски. Двойную порцию. Без соды (Н. Ильина). - Он подошел к стойке и попросил двойную порцию виски без соды; ...Вовремя вспомнил, что сейчас какой-то популярный ТВ-фильм, народ жаждет, а значит, полный вперед и проверь! - и вот уже иду, руки в карманы. И сразу на этаж, в квартиру Соболевых, где и обнаружил людей. Двоих, это обычно (В. Маканин). - Вовремя вспомнил, что сейчас демонстрируется популярный ТВ-фильм, который нравится народу, и сразу пошел в квартиру Соболевых, где и обнаружил двоих людей. В первых случаях эмоциональное отношение к событию, во вторых - голая констатация факта.

Аффективное обычно трактуется как выражение отношения говорящего, сопровождаемое большим чувством (лат. aflectus - душевное волнение, страсть), поэтому экспрессивные конструкции как конструкции выразительные, ярко передающие чувство, противополагаются интеллектуальным, логически четко построенным, с эксплицитно представленными синтаксическими связями, с последовательным расположением компонентов.

К экспрессивным конструкциям можно отнести сегментированные и парцеллированные построения, конструкции с особыми формами сказуемых (Ехать так ехать; Ждал-ждал и дождался; Ну и умен же!и др.), контаминированные конструкции со смещенными структурами, различные виды номинативных конструкций и др. Все это активно представлено в современном русском языке. Причем их распространение идет по возрастающей - они становятся органичными в разных сферах общения. Они усиливают личностное начало в речи, повышают ее диалогичность, снимают безликость и безадресность речи; увеличивают качество спонтанности в публичной речи и тд. Идея В.В. Виноградова о субъективно-оценочном начале как неотъемлемой составляющей языка полновесно и ощутимо подтверждается современным состоянием синтаксиса русского языка. В какой-то степени всему этому есть социальные причины - в связи с изменениями в жизни российского общества в 80-90-е годы XX в. резко возросло психологическое неприятие официального бюрократического языка прошлого, расширился состав участников массовой коммуникации: новые слои населения приобщаются к роли ораторов, к роли пишущих в газеты и т.д. Меняются ситуации и жанры общения, активно развивается реклама.

Все это живые процессы, и они не могли не сказаться на языке и, в частности, на повышении роли аффективного в языке. Однако известная демократизация жизни изменила и отношение к литературной норме и, главное, к нарушениям нормы. В целом положительно оцениваемые процессы в самом языке сочетаются сегодня с резким понижением речевой культуры пользующихся языком.

Глубинные изменения в общественной жизни проявили многие возможности языка, ускорив их реализацию, но одновременно обнаружили и недостаточную «языковую компетенцию» значительной части общества. Последнее заставляет тревожиться «пекущихся» о языке, видеть в нарушениях нормы порчу языка. Однако к системе языка, к процессам в нем это не имеет никакого отношения. Хотя, конечно, бывают случаи, когда отклонения от нормы, закрепляясь в речевой практике, включаются в нормативный язык. Чаще всего это бывает при стилистическом перераспределении фактов языка.